В самой глубине - Дэйзи Джонсон

И пошла дальше. От берега тянулся тугой канат, пришвартованный к полузатонувшей лодке. Если она хорошенько постарается, то унесется мыслями далеко от этих мест. Ей четыре года, и она кружится юлой в саду, раскинув руки, а мир мелькает всполохами. Ей десять, и она закапывает в саду записки соседского мальчика. Ей четырнадцать, и она вынимает из смеси для кекса перчинки, которые положила Фиона. Ей шестнадцать, и она уже не тот человек, каким была раньше. Ей шестнадцать, и ей теперь нужно новое имя.

Охота

Утром они все собрались на прогулку и обулись в свои ботинки, стоявшие в ряд у двери. Роджер сказал мне, что они пойдут в парк и что я могу есть все, что найду в холодильнике. Лора спросила, могу ли я помыть посуду. Когда все они ушли, стало очень тихо. Я посмотрела в окно. Сад был длинным и узким, и в самом конце стоял сарай. Я отрезала несколько долек сыра от большого куска и скормила их Ивете. Я словно услышала, как ты говоришь спокойным голосом из-за моего плеча: Нам нужно поймать его, сказала ты. Мы собираемся поймать его.

Что мы собираемся поймать? – спросила я. Но ответа не было.

Я поискала и нашла телефон. Он был старомодный, с дисковым набирателем, а не с кнопками. Я позвонила на работу.

Гретель? Это была руководительница словарного отдела. Ее звали Дженнифер, и она всегда была прирожденной паникершей.

Извините, что не позвонила, сказала я. У меня возникло срочное дело, и мне еще, наверное, понадобится пара дней.

На другом конце провода повисла тишина.

Это ничего? Я слышала ее дыхание. Дженнифер? Всего лишь еще несколько дней.

Тебе пришло письмо, сказала она. Я переслала тебе по электронке. Кто-то позвонил сюда среди ночи, когда никого не было, и наговорил на автоответчик.

Кто это был?

Я набрала этот номер, но это был уличный автомат. Я подумала, ты поэтому звонишь.

Ты можешь включить мне запись?

О’кей. Я уверена, что это розыгрыш. Шутка. Ну знаешь. Сейчас включу.

Раздался стук, когда она прислонила трубку к колонке, а затем зазвучал механический голос, отсчитывающий сообщения, гудки, когда она дошла до нужного, и потрескивание, когда началась запись.

Первое время была в основном тишина, только фоновой уличный шум: машина или грузовик, проезжающие мимо, шаги по тротуару, дробный шум, как от дождя или гравия под колесами. Потом настала тишина, такая долгая, что я решила, что Дженнифер ошиблась с записью, выключила автомат или убрала трубку. Я открыла рот, собираясь позвать ее, и тут я услышала твой голос:

Гретель, сказала ты. Гретель. Я потерялась.

Ивета была в саду, обследуя норы, но, увидев меня, отряхнулась и подскочила ко мне. Земля под пожухлой травой была твердой. Повсюду в округе висели плакаты, призывавшие к нормированному потреблению воды, но до меня доносились звуки нескольких оросителей с разных сторон. Я вошла в дом, собрала сумку, нашла ключи и добежала до машины, прежде чем поняла, что не представляю, где тебя искать. Похоже, этого ты и сама не знала.

Я направилась к сараю и стала молотить кулаками в дверь, крича и крича, пока мне не открыли. Я не сразу отреагировала и продолжала секунду-другую кричать с поднятыми руками и вскинутой головой. Придя в себя, я увидела человеческую фигуру и поняла, что она боится меня. Это хорошо, подумала я, хорошо, что ты боишься, это радует.

Фиона не пустила меня дальше порога, но протянула мне стакан мутной воды, и я притворилась, что отпила немного. У нее были тонкие запястья. В сарае стояла койка с парой одеял и газовая плитка со сковородкой. В углу были составлены пустые консервные банки из-под фасоли. Больше там ничего не было. Фиона выглядела так, словно только выползла из подземелья, по которому давно карабкалась, не видя света. Она была не то чтобы высокой, но сутулилась. Мне пришли на ум старухи, делавшие ставки у букмекера неподалеку от моей работы. Она так сильно щурилась, что, казалось, ее глаза не вытащишь никакими щипцами. Над губами у нее росла густая темная щетина, и так же на переносице и подбородке. Воздух в сарае был спертый. Не вонючий, но застоялый. Я подумала, принимала ли она душ по ночам из шланга прямо в саду – как делали мы, живя на реке, – запрокинув лицо под холодными брызгами, пока дети смотрели на нее из дома. Или же она проскальзывала в дом, когда все спали, босиком, оставляя грязные следы, и полоскалась в раковине, заодно подъедая все несвежие продукты. Она не выглядела голодной, просто перехватывала что и как придется. Я знала это ощущение.

Глядя на нее, я вдруг поняла, почему Маркус был так одержим тобой. Почему он ходил за тобой по пятам и пристально наблюдал за всем, что ты делала, почему так слушал, ловя каждое слово. Роджер и Лора были правы насчет той учительницы; Маркуса притягивали сильные и более старшие женщины. Маркус любил Фиону, как позже любил и тебя, и никакой другой любви для него никогда не существовало.

Я знала Маркуса, сказала я.

Я не знаю никаких Маркусов.

Ее кожа шелушилась. Я подумала о телефонном звонке и о том, что мне сказала женщина в конюшне о тебе – как ты возникла там и исчезла. Я не могла терять время; мне хотелось схватить ее за плечи и трясти, пока из нее не высыплется все, что она знала.

Когда вы знали ее, сказала я, ее звали Марго, и вы сказали ей уйти из дома. Вскоре после этого она оказалась в том месте, где я жила тогда с матерью, на реке.

Я шагнула в сарай, но Фиона загородила мне путь койкой, сжав зубы. Я начала понимать, что для них услышать имя Марго было то же самое, что для меня услышать твое имя: тот призрак за моим столом, который уселся и съел всю еду. Волосы у нее на макушке поредели, так что просвечивала кожа.

Я просто хочу знать, что произошло. Непроизвольно мои руки поднялись, и я медленно опустила их.

Зачем?

Потому что это может помочь мне найти Маркуса, Марго. Мне нужно найти ее.

Зачем?

Я посмотрела на нее. Что-то в ее лице напомнило мне кирпичную стену, бесчувственную и непроходимую. Она долго держала при себе свои секреты.

Потому что, сказала я, моя мать может быть в беде. Я не видела ее шестнадцать лет, но теперь мне нужно найти ее, и, может быть, Маркус знает, где она. Просто скажи мне, что ты сказала в тот вечер.

Ты им не скажешь? Ее голос срывался на шепот, словно она давно не говорила. Она наставила на меня оба указательных пальца, и я поняла, что она угрожает мне.

Ты им не скажешь, повторила она.

Я им не скажу.

Она сверлила меня взглядом. А что я получу? – сказала она.

Что?

Я никому еще этого не говорила. Я храню мой секрет. Зачем мне говорить тебе? Мне нужно что-то взамен.

Я вынула из кармана все деньги, какие там были – две свернутых двадцатки – и протянула ей.

Она покачала головой. На что они мне?