Письмо звездному мальчику - Анна Антонова

До начала оставалось полчаса, и за стеной уже слышался смутный гул голосов – в фойе публику запускали за сорок пять минут. И мы наконец поняли, почему перед спектаклем из зала доносятся обрывки фонограмм и знакомые голоса!

Было странно и непривычно чувствовать себя хоть немного, но причастной к закулисной жизни. Ни о какой сказке в грязной воде я в тот момент не думала – просто потому, что происходящее не имело к этому ни малейшего отношения.

Распевка заканчивалась, актеры по одному исчезали со сцены.

– Пойдемте, больше ничего интересного не будет, – сказала Катя и добавила, заметив, как я провожаю взглядом Теркина: – Он уже не придет. Можно в буфет сходить, они там иногда перед спектаклем появляются.

Я мигом потеряла интерес к сцене и с готовностью поднялась.

– Там недорого, так что можно будет перекусить, – продолжала Катя.

– А нас не выгонят?

– Проверяют только на входе, – утешила она. – А если вы уже внутри, то никому дела нет. Я вас, кстати, через служебную дверь проведу, чтобы в фойе не светиться.

И она толкнула неприметную дверку с табличкой «Служебный вход». Мы проскользнули в нее и оказались за кулисами! Конечно, это был всего лишь невзрачный темный коридор, но я заволновалась и начала благоговейно оглядываться. Юлька же, судя по ее виду, чувствовала себя вполне уверенно, словно бывала тут каждый день. Впрочем, и я скоро перестала вести себя как в музее – закулисная часть театра подозрительно напоминала нашу школу: такие же унылые коридоры с множеством дверей. Только буфет оказался непохож на нашу столовку – это была миленькая уютная комнатка с несколькими столиками. Мы взяли чай с пирожными и уселись на свободные места. Я уже вполне освоилась, поняв, что никто не обращает на нас внимания и не собирается выгонять.

– А где он? – Я оглядела столики, за которыми сидел какой-то незнакомый народ.

– Не пришел сегодня, – развела руками Катя. И вдруг засмеялась: – А Шмаров однажды в таком виде заявился! Сверху костюм из «Королевы», а снизу джинсы.

Я тоже хихикнула, представив эту душераздирающую картину, но потом вспомнила все, что сегодня услышала, и смеяться мне сразу расхотелось.

– Кать, – спросила я, – а что это Горин так с Теркиным обращается? Шпыняет его всяко и вообще?..

– Да не обращай внимания, – отмахнулась та. – Они все время так.

– Но зачем он позволяет… – начала было я, но тут Юлька посмотрела на часы:

– Пять минут до начала.

– Да, пойдемте, я вас в зал провожу, – спохватилась Катя. – А то сами заблудитесь.

– А ты разве не пойдешь смотреть? – удивилась я.

– Я попозже подойду, – смутилась она. – Мне тут еще кое-что сделать надо.

Мы тактично не стали выяснять подробности ее профессиональной деятельности и согласились на любезное предложение проводить, потому что сами вряд ли нашли бы дорогу в зал.

Наш путь лежал через какой-то особенно мрачный и узкий коридор, вдоль стены которого тянулась надпись краской: «Тихо! Ваши шаги слышны на сцене!»

– Наши шаги слышны на сцене… – повторила я, остановившись.

Юлька оглянулась:

– Ну где ты там? Мест же не достанется, опять хочешь на балконе сидеть?

Спохватившись, я тряхнула головой, чтобы прогнать наваждение, и направилась следом.

А на следующий день нелегкая снова понесла нас на Арбат. Дома уже с большим подозрением относились к нашим ежевечерним гуляньям. Хотя мы все равно говорили, что идем в театр – кто бы нас так поздно отпустил на Арбат! – одевались мы в джинсы, куртки и кроссовки, а в таком виде не рискнули бы явиться в театр даже самые отпетые фанатки.

Мы приезжали рано и слонялись из конца в конец улицы, рассматривая памятники и исторические здания. Даже чуть было в Музей Пушкина не сходили, но он в восемь вечера почему-то оказался закрыт.

– Кстати, – вспомнила я. – Ты обещала рассказать про унитаз.

Юлька посмотрела на меня как на ненормальную, а я смутилась и уточнила:

– На распевке Стелла говорила… И еще они там с микрофонами что-то странное делают…

– А, – наконец сообразила она. – Ну тут все просто. Звукооператор заранее настраивает микрофон под конкретного человека – подчищает, убирает ненужные частоты, чтобы голос лучше звучал.

– То есть как это? – изумилась я. – Получается, они не своими голосами поют, а компьютерными какими-то?

– Ты Теркина здесь слышала? – вопросом ответила Юлька, обведя взглядом знаменитую пешеходную улицу. – Заметила разницу?

– Честно говоря, нет, – призналась я.

– Вот видишь, – назидательно проговорила она. – Они же у нас не попсовые звезды – у тех, я читала, вообще голос записывают и потом обрабатывают до неузнаваемости, по пятнадцать раз сам на себя накладывают, чтобы сильнее казался. А наши-то без дураков живьем поют!

– Вы будете слушать уникальный инструмент – человеческий голос! – с пафосом процитировала я.

– Правила поведения в опере, – фыркнула Юлька. – А здесь надо объявлять правила поведения на мюзикле! – оживилась она. И, подражая дяденьке с микрофоном из театра Станиславского, заговорила:

– Уважаемые зрители! Вы находитесь в музыкальном театре, поэтому хотим напомнить вам правила поведения на мюзикле! Вы будете слушать уникальный инструмент…

Юлька запнулась, и я с готовностью закончила:

– … радиомикрофон! Поэтому просим все неправильно взятые ноты считать виной звукооператора!

– Если вам понравился кто-то из героических красавцев, – продолжала подружка, – не рекомендуем приближаться к сцене, иначе вы рискуете сильно разочароваться, увидев синие ресницы и розовые тени!

– А если вы постоянные поклонники нашего театра и заметили, что кто-то из актеров врет слова, – подхватила я, – смеяться разрешается, только если вы сидите не ближе чем в пятом ряду!

И закончили мы хором, процитировав конец объявления об отключении мобильных, звучавшего перед началом каждого спектакля:

– Желаем вам приятно провести время в нашем театре!

Ближе к девяти мы подтянулись к Театру Вахтангова – вечерние уличные концерты обычно начинались именно в это время. Но сегодня ничего не началось ни в девять, ни позже, хотя среди колонн театра мелькали какие-то смутно знакомые личности. Есть ли среди них Теркин, мы понять не могли, так как подходить слишком близко не решались.

– Дома убьют, – время от времени повторяла я, глядя на часы.

Юлька со мной соглашалась, но мы все равно никуда не уходили. Время приближалось к десяти вечера, темнело. На Арбате становилось все неуютнее.

– Пойдем, – тянула я, но Юлька упрямо повторяла: