Письмо звездному мальчику - Анна Антонова

– Я его после этого вообще уважать перестала. Надо же, хороший актер, в приличном театре работает, а таким занимается. И как только не стыдно!

Мы подавленно молчали.

– А хотите, – вдруг предложила она, – я вас на распевку проведу?

– Куда? – хором удивились мы.

– Распеваются они перед каждым спектаклем, – пояснила Катя. – Очень прикольно. Могу провести.

– Ну давай, – растерянно ответила я, так до конца и не поняв, куда и зачем нас приглашают.

– Я позвоню, – кивнула наша новая знакомая.

– И что это было? – поинтересовалась я, когда мы распрощались с Катей. – С чего это она вдруг так к нам прониклась?

– Наверное, всех остальных уже достала со своим Антошей, – предположила Юлька. – Вот и ищет свежие уши.

– Да вроде она пока не особенно нас Антошей грузила, – припомнила я. – Хотя… сначала крыса, потом Арбат…

Юлька кивнула:

– Подожди, вот дойдет дело до распевки…

– А я так и не поняла, что это, – покаялась я.

– Ну что ты не поняла? – вздохнула она.

Я терпеть не могла этот ее снисходительный тон, поэтому напустила на себя независимый вид – типа, не очень-то и интересно.

– Ты что, в хоре никогда не пела? – продолжала тем временем моя музыкально образованная подруга.

Признаваться «Только в школе на музыке» не хотелось, но она и не ждала ответа:

– Перед выступлением надо распеться, чтобы разогреть связки. Для этого исполняются гаммы и другие вокальные упражнения.

– И вот на это мы пойдем смотреть? – не поверила я.

– Если Катя не передумает, – скептически отозвалась Юлька. – Она-то нам, если не ошибаюсь, свой телефон не оставила?

– Не оставила, – подтвердила я. – Но зачем тогда было обещать?

– В благодарность, что мы так потряслись историей про Антона на Арбате, – нелогично предположила она.

Арбат! За выяснением непростой судьбы распевки эта часть истории как-то отошла на второй план.

– Юлька, – устало сказала я. – Как он только может? Вот дурак! Видеть его больше не могу!

– А чем ты так потрясена? – рассудительно проговорила она. – Не замечала в тебе раньше такой неприязни к уличным музыкантам!

Это был намек на запретную тему, но я не стала ее развивать, а обратила внимание подруги на другой странный факт:

– Кстати, тебя не удивила реакция этой Кати? То она с ума по Антону сходит, жить без него не может, цепочки дарит и крысу собирается воспитывать, а то вдруг из-за каких-то частушек и знать его не желает?

– Ну и что, – пожала плечами Юлька. Похоже, сегодня на нее напало философское настроение. – От любви до ненависти, как известно… Не ты ли только что заявила, что видеть его больше не можешь?

– Да, не могу! – вскинула голову я.

– Хочешь сказать, что больше не пойдешь на Арбат? – сощурилась она.

Сегодня мы почему-то пользовались повышенной популярностью среди фанатов – следом за Катей к нам подошел Кирилл в компании кудрявой.

– Красивые цветы, – похвалила она. – Горину?

– Нет, – загадочно улыбнулась я.

– А кому?

– Шмарову.

– Да, он мне тоже очень нравится, хорошенький такой! – вдруг обрадовалась она.

Ничего себе! Только этого мне не хватало!

Спектакль прошел на одном дыхании. Весь поклон я пряталась за спинами и появилась перед сценой только в самый последний момент. Увидев меня и мои цветы, Шмаров на секунду замер, вытаращив глаза, а потом спросил, приложив руку к груди:

– Это мне?

По его лицу блуждала непонятная улыбка, и я невольно вспомнила Катины слова про «блаженного». И Ленкиного Терещенко…

Я оглянулась в недоумении – кому еще? – и кивнула, улыбаясь. Тогда он метнулся к краю сцены и, забирая цветы, сжал мою руку. Меня встряхнуло, словно от пробежавшей искры, а потом я услышала его прерывающийся голос:

– Спасибо.

И тогда я протянула ему конверт. Он удивленно покосился на него, схватил неловким угловатым движением и спрятал за спину.

Я вышла на улицу, так и не избавившись от наваждения. Мне казалось, я до сих пор чувствую его прикосновение. И тут к нам снова подлетела Катя:

– Вы знакомы?

– Нет, – ответила я. – А что?

– Он тебе так улыбался… Мне даже показалось, что сказал «Подожди…»

– Нет, – через силу улыбнулась я.

– И все-таки было у меня вчера ощущение, что Шмаров ко мне отнесся как к ребенку, – меланхолично вещала я. – Который сделал своими руками какую-нибудь ерунду и принес дарить ее на восьмое марта или двадцать третье февраля. И не нужна тебе эта ерунда, и неловко, что не нужна, но в то же время приятно – все-таки для тебя старались… Так и он вчера. Ему не нужны мои цветы и тем более стихи? Нет, ему не нужна я…

– Ну ты наворотила! – коротко прокомментировала мою прочувствованную тираду Юлька.

Мы шли по изрядно надоевшему Арбату. Разглядывать тех, кто там выступал сольно и в группах, нам давно надоело. Тем более, мы так пристально вглядывались в лица всех – начиная от дедушек с гармошками и кончая немытыми и нечесаными личностями неопределенного возраста, что на нас уже начали обращать внимание. Но и уйти мы никак не могли – словно ждали, что Антон материализуется из воздуха! Вот и продолжали бесцельно слоняться, обсуждая вчерашний спектакль.

– С чего ты все это взяла? – поинтересовалась она.

– Ну… мне так кажется.

– Думаешь, ему так часто стихи посвящают? – скептически осведомилась подружка. – Да остальным такая фа… – она поймала мой взгляд и поправилась: – поклонница и не снилась!

– Все равно, – продолжала страдать я. – Что дальше-то?

– А ты чего хочешь?

– Я не знаю…

– Ну раз не знаешь, – энергично отозвалась Юлька, – давай обсудим кого-нибудь другого. А то на личности Шмарова мы, по-моему, уже зациклились. Как тебе вчера понравился Горин? – светски поинтересовалась она.

– Это же надо было так накраситься! – с готовностью отозвалась я. – И куда только гримеры смотрели!

– А это он, наверное, сам, – вздохнула она.

– Даже из десятого ряда синие ресницы были заметны! Нечего сказать, хорош был твой Миша! Вот Шмаров никогда так не красится. А все равно он самый красивый в нашем театре. Ну, правда же? – теребила я подругу.

– Красивый, – вынужденно согласилась Юлька. Видимо, ей совсем лень было спорить, раз она даже не отреагировала на «твоего Мишу». – Только красота у него какая-то… – она запнулась, подбирая подходящее слово.