Дипломатия - Генри Киссинджер

Американские руководители в силу этого были полны решимости избежать вовлечения в ядерную войну против их воли. Решение пойти на риск уничтожения собственного общества было и так достаточно зловещим, чтобы в дополнение к этому еще беспокоиться, не будет ли оно навязано союзниками. С другой стороны, американское «решение» подобной дилеммы — лишить своих союзников возможности самостоятельных действий — противоречило всем историческим кошмарам европейской истории. Европейские руководители были слишком хорошо знакомы с ситуацией, когда либо им самим приходилось оставлять собственных союзников, либо те бросали их, причем по причинам, намного менее уважительным, чем ядерное разрушение. С их точки зрения, их выживание зависело от того, удастся ли им предотвратить в максимальной степени выбор Америкой варианта отмежевания от Европы в случае реальной перспективы возникновения ядерной войны — или, в случае неудачи, от наличия в их распоряжении дополнительной подстраховки в виде национальных ядерных сил.

Разница в американском и европейском подходе к вопросам ядерной стратегии представляла собой неразрешимую дилемму. Желание Великобритании и Франции сохранить определенный контроль над принятием решений, влияющих на их судьбу, было и понятно, и соответствовало их историческому опыту. Озабоченность Америки тем, чтобы не осложнить ужасы ядерного века посредством самостоятельных инициатив союзников, также имела вполне убедительный характер. С точки зрения сдерживания посредством устрашения было, бесспорно, определенное достоинство в решимости британцев и французов создать дополнительные центры принятия решений; это затрудняло бы расчеты агрессора тем, что ему пришлось бы принимать во внимание существование независимых ядерных сил. С точки зрения наличия допустимой стратегии ведения войны настойчивое требование Америки относительно установления объединенного контроля также имело определенный смысл. Конфликтный характер озабоченности каждой из сторон исключал примирение, представляя собой попытку стран предопределить собственную судьбу в беспрецедентных обстоятельствах и перед лицом невообразимых опасностей. Реакцией Америки на эту дилемму была попытка «разрешить» ее; де Голль же, полагая ее неразрешимой, стремился укрепить французскую независимость.

Американская политика принималась в два четко определенных этапа, каждый из которых отражал личностные особенности того президента, который занимал Белый дом на данный момент. Подход Эйзенхауэра заключался в том, чтобы убедить непреклонного де Голля в ненужности французских независимых ядерных сил и относиться к попыткам создать таковые как к проявлению недоверия. С типично американской смесью легализма и идеализма Эйзенхауэр искал формальное решение американского кошмара ядерной войны, развязанной союзниками Америки. В 1959 году, во время визита в Париж, он спросил у де Голля, как различные национальные ядерные силы внутри союза могли бы быть интегрированы в единое военное планирование. В этот момент Франция уже объявила о своей ядерной программе, но еще не проводила испытаний.

Этим вопросом Эйзенхауэр получил ответ, который не был готов принять. Поскольку для де Голля интеграция ядерных сил была политической, а не технической проблемой. Симптоматичным для существования пропасти между этими двумя концепциями было то, что Эйзенхауэру, похоже, не было известно, что де Голль уже ответил на этот его вопрос годом ранее, когда было сделано предложение относительно директората. Эйзенхауэр стремился к стратегическим решениям; де Голль искал политические. Эйзенхауэра в первую очередь интересовала эффективная командная структура военного времени. Де Голля в значительно меньшей степени интересовали планы ведения всеобщей войны (которые, он считал к тому времени, все так или иначе будут проиграны), чем наращивание многовариантности в дипломатической сфере путем поддержания свободы действий Франции до начала какой бы то ни было войны.

17 сентября 1958 года де Голль направил Эйзенхауэру и Макмиллану меморандум, содержащий его идеи относительно соответствующей структуры НАТО. Он предложил создать внутри Североатлантического альянса политический трехсторонний директорат, состоящий из глав правительств Соединенных Штатов, Великобритании и Франции. Директорат мог бы встречаться периодически, создать совместный штаб и планировать совместную стратегию, особенно в отношении кризисов за пределами территории НАТО: «…политико-стратегические вопросы мировой значимости должны быть поручены новому органу, состоящему из Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Франции. Этот орган должен иметь обязанность принятия совместных решений по всем политическим вопросам, влияющим на безопасность во всем мире, и за составление, а при необходимости воплощение в жизнь стратегических планов, особенно тех, что связаны с применением ядерного оружия. Он также должен будет нести ответственность за организацию обороны, где это необходимо, таких отдельных оперативных регионов, как Северный Ледовитый, Атлантический, Тихий и Индийский океаны. Эти регионы могли бы, в свою очередь, быть разделены на отдельные подрайоны в случае необходимости».

Чтобы подчеркнуть степень серьезности этих предложений, де Голль сопроводил их угрозой выхода Франции из НАТО. «Французское правительство, — отмечал он, — считает наличие подобной организации безопасности абсолютно необходимым. Впредь все расширение его нынешнего участия в НАТО будет прогнозироваться на этом»[870].

С одной стороны, де Голль требовал для Франции статус, равный «особым отношениям» Соединенных Штатов с Великобританией. На более глубинном уровне он предлагал такую организацию безопасности, которая напоминала идею Рузвельта относительно «четырех полицейских», где Франция заменяла Советский Союз как один из игроков, — радикальная концепция глобальной коллективной безопасности, базирующаяся на наличии ядерного оружия, хотя, конечно, на данный момент французский ядерный потенциал был лишь в зародыше.

Де Голль проник в самую глубину ядерной проблемы: в ядерный век не могло существовать никаких технических средств обеспечения координации. Потенциальный риск использования любого ядерного оружия был настолько огромен, что его устранение давало бы различным игрокам возможность занимать сильно националистическую и своекорыстную позицию. Единственной надеждой на совместные действия могла бы стать выработка политических отношений, до такой степени тесных, что различные участники процесса консультаций воспринимали бы друг друга как единое целое. И тем не менее как раз подобные отношения и являются наиболее труднодостижимыми для суверенных наций, а дипломатический стиль де Голля сделал их достижение в любом случае почти невозможным.

Не рассматривал ли де Голль директорат как некий паллиатив, временную меру, пока французские ядерные силы не станут достаточно мощными, чтобы угрожать автономными действиями? Или он ставил целью добиться нового, беспрецедентного сотрудничества, благодаря которому Франция обрела бы роль особого лидера на континенте? Ответа мы так никогда и не узнаем, поскольку идея создания директората встретила весьма холодный отклик со стороны как Эйзенхауэра, так и Макмиллана. Великобритания не была готова обесценить «особые отношения» с Соединенными Штатами; Америка не имела ни малейшего желания стимулировать распространение ядерного оружия путем создания директората, состоящего из одних только ядерных держав, и уж тем более не из только зарождающихся. Остальные члены НАТО отвергли идею на том основании, что она предусматривает две категории членства — одна для ядерных держав, а другая для всех прочих. А американские руководители воспринимали Североатлантический альянс как единое целое — хотя не было очевидно, как все это сочетается с недавними разногласиями по Суэцу и Берлину.