Волшебный корабль - Робин Хобб

— Поступок своенравной девчонки не может быть истолкован как решение взрослой женщины. Говорю тебе: ты должна подождать.

Янни Хупрус поднялась на ноги…

— Звонкое золото или живая кровь, — напомнила она старинную формулу. — Скоро срок выплаты, Роника Вестрит. И однажды у тебя уже случилась недостача. Согласно условиям контракта мы вольны определить, чем ты на сей раз заплатишь…

Роника тоже поднялась и встала против нее.

— Вот оно, твое золото, в коробочке у двери. Я отдаю его тебе без принуждения, в уплату долга, который полностью признаю! — И она медленно покачала головой. — Я ни в коем случае и никогда не отдам тебе ни свое дитя, ни внука или внучку, если только они сами, по доброй воле, не пожелают к тебе отправиться. Вот и все, что я могу сказать тебе, Янни Хупрус. И стыд великий на головы нам обеим, что о подобных вещах приходится говорить вслух!

— Уж не хочешь ли ты сказать, — спросила Янни, — что собираешься нарушить контракт?

— Пожалуйста, пожалуйста! — голосом, ставшим неожиданно пронзительным, воскликнула Каолн. — Давайте вспомним, кто мы такие! И давайте вспомним, что сколько-то времени у нас действительно есть! Наше время не так уж кратко, как боятся иные, и не столь изобильно годами, как некоторым бы хотелось. И мы, кажется, упускаем из виду сердца двоих молодых! — Взгляд ее фиалковых глаз перебегал с лица на лицо, она искала союзников. — Я вот что предлагаю, — продолжала она. — Компромисс! Такой, который может оградить нас всех от ужасного горя! Пусть Янни Хупрус примет твое золото, Роника. Пусть примет на этот раз. Ибо вне всякого сомнения она так же связана тем, что мы с тобой, Роника, однажды порешили на этой самой кухне, как и ты сама связана условиями контракта. Я полагаю, все с этим согласны?

Кефрия замерла и перестала дышать, но в ее сторону никто и не смотрел. Янни Хупрус кивнула первая, чопорно. Кивок, которым ответила Роника, походил скорее на поклон побежденной.

Каолн вздохнула с облегчением.

— А теперь послушайте, что я предлагаю. Роника, я говорю как женщина, которая знает Рэйна, сына Янни, со дня его появления на свет. Это достойнейший, исполненный чести молодой человек. Тебе незачем опасаться, что он неверно поведет себя с Малтой… кем бы мы ее ни считали, взрослой женщиной или дитятей. И поэтому я нахожу, что ты можешь ему разрешить начать свое ухаживание прямо теперь. Под присмотром старших, естественно. И при условии, что он не станет дарить ей подарков, могущих вскружить девочке голову и вызвать не сердечную склонность, а обычную жадность. Тебе следует просто позволить Рэйну видеться с нею время от времени. Если она вправду еще ребенок, он вскорости это поймет и сам устыдится оплошности, которую допустил. Но если Малта уже повзрослела, дайте ему возможность, просто возможность попробовать завоевать ее сердце. Разве я прошу слишком многого? Разве это слишком много — позволить ему стать поклонником Малты?

И вот тут Роника посмотрела на Кефрию, ожидая решения именно от нее. Поистине, это дорогого стоило… Кефрия облизала пересохшие губы.

— Я думаю, — сказала она, — такое вполне можно позволить. Конечно, под хорошим присмотром. И при условии, что он не будет кружить ей голову дорогими подарками. — И она вздохнула: — Тем более что Малта все это сама начала. Вот пускай и получит свой первый женский урок: нельзя легкомысленно относиться к привязанности мужчины…

Остальные женщины согласно кивнули.

Это была грубая, наспех исполненная татуировка. Даже не разноцветная, просто синяя. И тем не менее при всем том это был ее облик, вколотый в мальчишеское лицо… Проказница смотрела на Уинтроу в ужасе.

— Все из-за меня, — выговорила она наконец. — Если бы не я, ничего этого с тобой не случилось бы…

— Так-то оно так, — согласился он устало. — Но тебе не в чем винить себя. Право же, не в чем.

Он отвернулся и тяжело опустился на палубу. Догадывался ли он, как ранили ее эти слова?… Проказница попыталась дотянуться до него, разделить его чувства… Но мальчик, лишь накануне вечером трепетавший от своей и чужой боли, ныне являл собой великую неподвижность. Откинув голову, он набрал полную грудь свежего морского воздуха, проносившегося над ее палубами. Вдохнул и выдохнул.

Рулевой все старался направлять ее в главный фарватер. Проказница мстительно упиралась, рыская[80]на курсе. «Вот тебе, Кайл Хэвен. Не воображай, будто подчинил меня своей воле…»

— Не знаю даже, что и сказать тебе, — тихо сознался Уинтроу. — Когда я думаю о тебе, мне становится стыдно. Как будто я предал тебя, попытавшись сбежать. Но когда я начинаю размышлять о себе, то чувствую разочарование. Мне ведь почти удалось отвоевать свою жизнь. Мне не хочется тебя покидать. Но и сидеть здесь, как в заточении… — Он покачал головой, потом прислонился спиной к поручням. Он был оборван и грязен, и Торк, приведший его сюда, не снял с него кандалы. Уинтроу говорил через плечо, глядя наверх, на паруса. — Иногда мне кажется, что я разделился на две разные личности, и они стремятся к разным жизненным путям… Нет, скорее не так: без тебя я совершенно другой, чем когда мы вместе. Когда мы вместе, я утрачиваю… что-то. Не знаю даже, как назвать. Наверное, способность быть только собой…

У Проказницы всю кожу закололо от ужаса: он высказал едва ли не слово в слово то же самое, о чем она сама собиралась поведать ему. Они ушла из Джамелии вчера утром, но Торк привел к ней Уинтроу только теперь. И только теперь она увидела, в каком он состоянии. Всего же более ее потрясло ее собственное изображение, исполненное цветной тушью у него на щеке. Теперь в нем нельзя было заподозрить моряка, куда там капитанского сына. Самый обычный раб — и не более… Но при всем том, что ему выпало перенести, внутренне он оставался удивительно спокоен.

— У меня в душе не осталось места чувствам, — заметил он, отвечая на ее невысказанную мысль. — Сквозь тебя я касаюсь всех рабов сразу… Я сам становлюсь ими… Когда я себе это позволяю, то с ума начинаю сходить. Вот и стараюсь отгородиться от этого. Пытаюсь вообще ничего не чувствовать…

— Очень сильные чувства, — негромко согласилась Проказница. — Они слишком страдают. Их страдание переполняет меня, и я не могу отъединиться… — Она помолчала, потом продолжила, запинаясь: — Когда они были на борту… а ты — нет… было совсем плохо. Без тебя… меня куда-то начало уносить, и все расплывалось… Ты — как якорь, который связывает меня с тем, что я есть. Думается, именно поэтому на живом корабле обязательно должен быть кто-нибудь из его семьи…

Уинтроу не отозвался, и ей оставалось лишь надеяться, что он ее слушает.

— Я все время беру от тебя, — сказала она. — Беру и беру, а взамен ничего не даю…