Бродяга Гора - Джон Норман

— Девяносто восемь! Предлагаю девяносто восемь! — вдруг выкрикнул я и сам поразился звуку собственного голоса.

— Девяносто восемь, — повторил за мной аукционер. — Кто больше? Кто предложит больше?

Последовало молчание.

— Девяносто восемь! Если это последнее предложение, я закрываю торг! Девяносто восемь раз… девяносто восемь два… девяносто восемь три… Продано!

Я стал владельцем мисс Беверли Хендерсон.

Мисс Хендерсон столкнули с помоста, и я, двигаясь как в тумане, направился к его подножию.

— Джейсон? — воскликнула она. — Это ты, Джейсон?

На ее левую лодыжку уже успели надеть браслет от кандалов.

Я вручил сторожу клетки свидетельство о покупке и заплатил девяносто восемь медяков. Тем временем служители сняли с шеи Беверли бирку с номером, освободили ее лодыжку от цепи и вытолкнули мою покупку мне навстречу.

— Неужели это и вправду ты? — воскликнула она, устремляясь ко мне.

— Эй, рабыня! — окликнул ее один из служителей. — Ты что, не знаешь, как следует приветствовать господина?

Беверли поспешно опустилась на колени.

Я поднял ее на ноги и сжал в объятиях.

— Это ты, Джейсон? — шептала она. — Это правда ты?

— Да, это я.

Беверли заплакала. Я сжал ее еще крепче, отчего девушка задрожала и разразилась рыданиями. Моя туника мигом намокла от слез.

— Джейсон… — повторяла она, всхлипывая и сотрясаясь от плача. — Джейсон!.. Я так счастлива! Так счастлива!

Я по-прежнему прижимал ее к себе.

— Ты ведь купил меня, Джейсон, да? Выходит, ты стал моим господином, а я теперь — твоя рабыня?

— О чем ты говоришь? — спросил я.

Чуть подавшись назад в моих объятиях, мисс Хендерсон подняла голову. В глазах ее стояли слезы, губы дрожали. Похоже, она не верила собственному счастью.

— Я вспоминаю девушку, что была выставлена у лавки Филебаса в Аре. Ту, со стянутыми веревкой запястьями, привязанную к стенному кольцу. Теперь и ты, если пожелаешь, сможешь обращаться со мной подобным образом. Заставлять меня исполнять все твои прихоти, ничуть не считаясь с моими собственными желаниями!

Я посмотрел на нее озадаченно.

Беверли снова уткнулась головой мне в грудь, прижав щеку к моему плечу.

— Теперь ты сможешь получить от меня то, чего всегда хотел, но не мог добиться раньше. Сможешь обращаться со мной, как тебе заблагорассудится, а мне останется лишь покорно повиноваться…

Она подняла глаза, полные слез.

— Ну что ж, не щади меня. Не проявляй ко мне ни малейшего снисхождения! Владей своей рабыней!

— Ключ! — воскликнул я, — Ключ!

— Что угодно моему господину? — не поняла Беверли.

— Ключ!

Один из служителей вручил мне ключ от ошейника.

Плотно облегавший ее стройную шею стальной ошейник выглядел невероятно возбуждающе. Сама она не могла его снять. Мгновенно вспотев, я едва сумел взять себя в руки и торопливо вставил крохотный ключик в скважину.

— Что господин хочет сделать? — испуганно спросила Беверли.

— Не называй меня господином! — выкрикнул я задыхающимся голосом. Несколько человек обернулись. Отомкнув запор, я снял маленький, но тяжелый замок с восемью язычками. Как известно, каждый язычок символизирует одну букву из слова «кейджера», слова, которое на Горе означает «рабыня».

— Какой ошейник ты приготовил для меня, господин? — спросила она.

— Нет у меня для тебя никакого ошейника. И не называй меня господином.

— Слушаюсь, господин, — промолвила Беверли. — То есть я хотела сказать: «Да, Джейсон».

Я поднес руки к ее ошейнику, чтобы сорвать его, но Беверли удержала меня.

— Господин… то есть Джейсон, что ты делаешь?

— Ты ведь женщина с Земли и должна сама понимать, что к чему.

— Но я не понимаю…

— Что тут непонятного? Ты не должна называть меня господином и говорить о повиновении.

— Но как же иначе? Я рабыня и принадлежу тебе.

— Никакая ты не рабыня!

— На мне рабское клеймо.

— Пустяки, — заявил я.

— Ничего себе! У девушки клеймо на бедре, а он называет это пустяками!

— Стоит ли придавать клейму такое серьезное значение? Ты ведь не виновата в том, что тебя заклеймили.

— Конечно нет. Заклеймили меня мужчины, они и виноваты. А мне теперь всю жизнь ходить с этой дурацкой отметиной.

Я снова попытался стянуть с нее ошейник, но Беверли опять удержала его изящными пальчиками.

— Раз уж ты заполучил меня в собственность, так скажи, как ты намерен мною распорядиться?

— Я намерен снять с тебя ошейник и вернуть тебе свободу.

С этими словами я принялся решительно стаскивать с нее ошейник. И уже в который раз ее маленькие ручки крепко за него ухватились.

Беверли воззрилась на меня в полном изумлении.

Наконец я сорвал проклятый ошейник и отшвырнул прочь вместе с замком.

— Я не нужна тебе? — прошептала она.

— Не бойся. Я не собираюсь злоупотреблять своим положением. Обещаю относиться к тебе с подобающим уважением. Ты будешь во всем равна мне. То есть, — тут же поправился я, — во всем, кроме красоты. Ты прекрасна в отличие от меня. Но во всем прочем мы с тобой равны.

— Как может рабыня быть равной своему господину?

— Ты больше не рабыня. Ты свободна.

— Меня мог бы купить уроженец Гора, который, возможно, дорожил бы такой покупкой и сделал бы все, чтобы заставить меня оправдать свои затраты. Мне пришлось бы очень стараться, чтобы снискать его милость и доказать, что он израсходовал деньги не зря. — Но мне-то ничего не надо доказывать, — промолвил я в некоторой растерянности, — Или ты не рада свободе?

— Значит, я свободна?

— Конечно.

— Свободна, а стою тут перед всеми голая. Как рабыня.

— Прости меня! — воскликнул я, торопливо подбежал к одному из служителей клеток и купил у него за медяк простыню.

С этим куском ткани я поспешил к девушке, но когда вернулся, мне стало не по себе. В своей наготе Беверли была так прекрасна, что мне вовсе не хотелось скрывать подобную прелесть под обычной тканью. Может, лучше было бы провести ее по улицам Виктории обнаженной? Таким образом я порадовался бы ее очарованию сам и порадовал бы местных жителей. Как приятно было бы выслушивать их восхищенные возгласы, поздравления с удачной покупкой и завистливые вздохи — ведь не каждому выпадет счастье стать повелителем подобной красавицы.