Трали-вали - Владислав Вишневский

Несколько мгновений лежал, не понимая где он. Но точно не на чердаке или подвале. Не было привычных кисло-вонючих запахов, пыли и духоты, и лежать было мягко, удобно. Никита повернул голову… Большая тёмная комната, зашторенное окно. Никита привстал на локте. Раскладушка под ним недовольно скрипнула. Разглядел на большом диване спящего человека. Маленького-маленького. Свернувшегося клубком на подушке, словно грудной ребёнок… А, это же его друг, Штопор, узнал Никита, вспомнил… Они у военного музыканта в квартире ночуют… Никита окончательно проснулся, прислушался, расслышал шум за закрытой дверью. Разговаривали два человека, мужчина и женщина. Женский голос сердитый, со слезами, мужской сдержанный, отрывистый…

Никита тихонько встал с раскладушки, поднял с пола упавшее с Генки одеяло, накрыл друга, на цыпочках подошёл к двери.

«Я не представляю, не представляю, как ты на такое мог решиться… Это не возможно… Это дурость! Это безумие!» – с отчаянием в голосе на одной ноте бормотал женский голос…

А-а-а, это жена Мальцева наверное пришла, хозяйка, с испугом догадался Никита. Всё, турнут их сейчас, выгонят… Мальчишка оглянулся на друга… Драпать отсюда надо, мелькнула мысль, ой, драпать… Как? Никита вспомнил: всю одежду после ванны… Они по очереди мылись в горячей ванне. Хорошо было. С шампунем и вихоткой, да! Штопор орал, не хотел раздеваться… Стеснялся, наверное. Потом из ванны не хотел вылезать. Понравилось. Не всё, правда, откисло, как сказал дядя Гена, рыжий этот… Кстати, хорошо мужик на длинной трубе играет. На этой, как её, Никита с трудом вспомнил название, на тромбоне, вот… Звук, как эхо в горах… Тревожно, красиво… Словно волшебные духи гор сверху голос подали… До мурашек по коже… Уматно… Так всю их одежду друг Мальцева, дядя Саша в мусоросборник в коридоре выбросил. Ага, в натуре, взял так, двумя пальцами, в пакет запихал, связал и выбросил… Надо было сжечь, сказал, но по правилам пожарной безопасности в доме на двенадцатом этаже костры разжигать нельзя, и вообще. Ха, нельзя, переглянувшись со Штопором, про себя отметил тогда Никита, они где угодно запросто маленькие костры разжигали, хоть на чердаке, хоть в трубе, хоть… Где надо, в общем. Еду подогреть, согреться… Подумаешь, двенадцатый этаж… Короче, выбросил. Завтра новую купим, сказал дядя Гена, рыжий этот, видя, как Штопор с Никитой взволновались. Не бойтесь, сказал, лучше новой будет. Зуб даю. Последнее Никиту успокоило. Такими словами не разбрасываются. Дядька за базар отвечал. И вообще, Никита им уже почти доверял. Как не доверять, если всесильного Азамата на уши поставили, разгромили там всё вчистую, накормили, отмыли, от ментовки спасли, за разбитое стекло на счётчик не поставили… Удивительно невероятно! Вроде добрые… Не педики… Музыканты. Даже вообще – военные!

– Ты обо мне подумал? – плаксиво требовал ответа женский голос за дверью.

– Подумал, – ответил голос рыжего Геннадия. – И о тебе и о себе.

– Ни черта ты не подумал! Если бы подумал, такого бы не сделал… Это же такая ответственность? Ты понимаешь?

– Понимаю.

– А вдруг они дебильные, ты представляешь? Вдруг, заразные! А ты их, дурак, в дом к нам привёл! Со мной не посоветовался. В ванне мыл… Я теперь не зайду туда! Я брезгую!..

Чего? Какие это они дебильные? Сама придурочная, обиделся Никита, сама заразная. А ещё говорит…

– Ничего они не заразные, и не дебильные, – заступился голос Геннадия. – Нормальные пацаны. Только жизнью обиженные».

О, и этот туда же! Мы не обиженные, мы сами кого хочешь обидим.

– Им бы тепла материнского, семейного в смысле, учиться бы… – рыжий дядька тяжело вздохнул, Никита слышал. Они на кухне сидели. Кто-то из них чем-то железным по блюдцу или чашке чайной нервно позвякивал. Ложечкой, наверное. Чай, значит, пьют. Не чай пьют, ругаются, отметил Рыжий, Никита, то есть, отношения выясняют, стрелка у них сейчас. Геннадий вдруг с восторгом в голосе сообщил своей жене. – Ты знаешь, у них слух есть! Мы с Санькой Кобзевым проверяли, да. У Рыжего… эээ, – Геннадий запнулся, смущённым голосом поправился. – У Никиты, – вообще абсолютный, а у Генки голос хороший… Так орал в ванной… В третьей октаве. Витас отдыхает.

– Вот-вот, Рыжий, Штопор, Сашка Кобзев… – плаксиво передразнил женский голос. – Вот ты и иди с ними к Сашке твоему Кобзеву… Отдыхайте. Или я уйду.

Вот, правильно. Иди-иди, чуть не вслух пожелал Никита, скатертью дорога. Обидно ему было за Геннадия. Геннадий хороший, она – плохая. Это понятно. Никита таких противных тёток хорошо знает. Такие запросто могут в ментовку за руку утащить, ещё и кричать по дороге будут: «Помогите! Спасите! Убивают!»

– Ну что ты из меня жилы тянешь? – в сердцах воскликнул Геннадий. – Уйдёт она… Нет у тебя сердца. Холодная ты. Поэтому и не захотела мне родить. Теперь я это очень хорошо понимаю! И к мальчишками этим, несчастным, у тебя даже понимания нет, я не говорю уж о нормальном материнском сострадании… Ты не мать. Не женщина. Если так говоришь!»

– А-а-а, вот оно как! Как ты заговорил!.. С больной головы на здоровую? Ладно. Вот моё условие: завтра я с утра на работу уйду, – злым голосом, постепенно повышая тон, сердито заявила она. – Вернусь, чтобы их не было. Или я, или они. Ты меня понял? Подумай.

– Не кричи. Ребят разбудишь. Мне нечего думать, – устало ответил голос рыжего Геннадия.

– Вот и хорошо. Вот и отлично! Значит, ты меня не любишь. Вот ты и сознался. Спасибо! – переходя на плаксивый тон, заныла тётка. – А я-то, дура, думала…

– Я сознался! При чём тут это? Дурость какая-то! – громким шепотом возмутился Геннадий. – Я тебе об одном, ты мне про Ерёму.

– Какой там ещё Ерёма, – удивился Никита, о ком это он? У нас нет таких. Я – Никита – Рыжий, а там спит Штопор, Генка, значит…

Маленький Генка, словно услышав, что о нём только что подумали, завозился во сне, сжимаясь и мелко вздрагивая, глухо закашлялся. «Ага, – злорадно подумал Никита, – окурки у него из лёгких выскакивают. Пусть-пусть… Сколько раз говорил Генке, чтобы бросил курить… Теперь всё, увижу, жалеть не буду, пусть и маленький, сразу по губам надаю». Генка в это время резко перевернулся на другой бок, одеяло вновь сползло на пол. Никита тихонько отошёл от двери, поднял одеяло, снова накрыл Генку. Прислушался… Генка во сне едва слышно всхлипывал, скулил. Никита, успокаивая, погладил его по голове, знал, такое помогает… Генка, причмокивая, умолк. «Спи, Штопор, – подумал Никита. – Завтра сорвёмся. Тётке доверять нельзя, она не женщина, она холодная, как сказал дядь-Гена».

Разговор за дверью неожиданно стих, проскрипели ножки отодвигаемого стула. Никита быстро скользнул под простынь. Раскладушка, миролюбиво скрипнула… За дверью послышались тяжёлые шаги, дверь приоткрылась, впуская тень от крупной фигуры хозяина… Тень прислушалась, и тихонько исчезла за дверью. Через несколько минут в квартире всё смолкло. Уснул и Никита…

Тот лёгкий, воздушный сон так больше и не пришёл к Никите… Летал в другом месте, наверное. А жаль! Так бы хорошо ещё…

* * *

Азамат ругался. Смешно сейчас было на него смотреть. Голый по пояс, обе руки, как крюки, в локтях согнуты, отставлены в стороны, зафиксированы к поясу подпорками. На обоих предплечьях наложены шины и толсто обмотаны бинтами. Свои медики угодливо постарались. «Или сломанная вешалка по виду, или краб на пенсии», мысленно усмехнулся Гейдар, покуривая кальян, со смиренным видом наблюдая за своим другом-начальником. Сам Азамат тучный, лицо от недовольства и гнева обрюзгшее, под глазами мешки, матерится, бесится. Хотя, понять его можно. Будешь тут беситься, когда руками ничего сам делать не может. Неплохо его русаки отделали. Профессионально. На три недели человека без рук оставили. Хорошо, что ноги не тронули и голову, тогда бы вообще, но… Не простительно это – ни за что, ни про что.