Измена. Уходя, - уходи - Гала Григ

Теперь мне во стократ сложнее будет признаться маме в измене Руслана.

Я не стою даже мизинца этой святой женщины. Она не просто смирилась с предательством мужа. Она посвятила всю свою жизнь ему… и мне.

А я… Мною руководит только чувство мести и ненависти к любовникам. Может, Руслан прав — и я должна сочувствовать их ситуации?

Но я сама нахожусь не в лучшем положении. Кто посочувствует мне?!

Конечно же, вместо ответов на свои вопросы, которые я хотела получить от мамы, у меня возникла куча новых. Всё смешалось:

И измена отца по отношению к этой святой женщине.

И бесконечное сочувствие к ней за ту давнишнюю боль.

И бесконечная благодарность за умение прощать и любить.

И, как ни странно, благодарность отцу за его любовь ко мне. За то, что он сделал все, чтобы я выросла в счастливой семье, где царила любовь.

О благодарности к маме, которая вырастила меня, и говорить не стоит. После признания она стала еще ближе. Она святая. Ведь, полюбив моего отца, сумела простить ему измену, принять и полюбить его дочь. Стала мне роднее родных.

Не в силах сдерживать водопада слёз, бросаюсь к ней в объятия.

Она гладит меня по голове, словно маленького ребенка, и едва слышно произносит:

— В жизни всякое случается. Я простила Игната… давно. И ты должна простить отца. Ведь он любил тебя. Очень.

Глава 24

Естественно, что уснуть после таких потрясающих новостей было немыслимо. Ворочаясь с боку на бок в комнате, которая раньше была моей, а теперь стала одной из гостевых, я слышала, что маме тоже не спится. Она то и дело выходила на кухню. Может быть, просто попить воды или запить успокоительные таблетки.

Переживая за ее самочувствие после столь откровенного признания, я старалась не обнаруживать себя. Боялась еще больше растревожить ее. Нам обеим эта ночь показалась бесконечной.

А мысли, эти неугомонные ёршики, бередили душу, терзали ее сомнениями и беспокоили словно взбесившимися эмоциями.

Расставаясь перед отходом ко сну, я обещала матери, что расскажу ей в мельчайших подробностях о том, как отнесся Руслан к тому, что я наконец-то забеременела. И теперь сквозь толщу раздумий об отце упорно старалась придумать, как бы помягче преподнести новость, которая опять же добавит маме переживаний.

Но более того меня мучило другое.

Выслушав откровение матери об измене отца и ее удивительном всепрощении, я не могла избавиться от угрызений совести по отношению к просьбе Руслана ускорить развод. Этот разговор, случившийся как будто специально именно сейчас, вдребезги разбил убедительность принятых мною решений.

Стечение обстоятельств было поистине роковым. Оно не оставляло возможности для однозначных вариантов. Мало того, что измена мужа и скорое рождение его ребенка тесно переплелись с моей долгожданной беременностью. Так еще и выясняется непорядочность папы. Именно этот факт внес сумятицу в мои переживания. Выстроенная мною тактика поведения с Русланом разбилась в пух и прах и заставила по-другому посмотреть на происходящее.

Отца судить я не могу, даже если бы решилась на такой шаг. И что же получается? Его измену я прощаю, потому что он — мой отец. А предательство Руслана простить не могу.

К тому же у меня было счастливое безоблачное детство только потому, что рядом с отцом оказалась такая сердобольная и добрейшая женщина. Женщина с золотым сердцем, способным простить, понять и принять.

А что же я?! Ах да, я же теперь в статусе стервы.

Я обрекаю ни в чем не повинного малыша родиться вне брака. А его мать, может быть, тоже абсолютно ни в чем передо мной не виноватую, заставляю страдать при мысли о том, что ее ребенок будет незаконнорожденным.

Но как же тогда мой малыш?!

Извилины в мозгу взрываются.

Миллиарды осколков мыслей, противоречащих друг другу, отдаются набатом в висках.

Они рвут на куски сердце.

Испепеляют душу.

Эту пытку невозможно выдержать.

Я встаю с постели и, стараясь унять сумасшедшее волнение, брожу по комнате. Зря не поехала домой. Там бы хоть не пришлось скрывать свои эмоции. А здесь…

Дверь тихонько скрипнула, и в приоткрытом проеме вижу взволнованное лицо матери. Ну вот и ее разбудила.

— Не спится, доча? — виновато спрашивает она. — Зря я тебя растревожила разговорами на ночь глядя.

— Входи, мама. Да и ты, смотрю, уснуть не можешь. Светает уже, а мы все никак не успокоимся.

— А давай чаю выпьем. Или молока теплого. Глядишь, потом и поспим еще немного. У меня так частенько бывает. Все кручусь-верчусь, никак сон не идет. А встану, отвлекусь и после этого засыпаю.

Смотрю на нее с нежностью. Проникаюсь небывалым ранее благоговением. Какая же она у меня…

— Мам, скажи, — вдруг решаюсь я, — а как бы ты поступила, если бы у тебя свои, общие с папой дети были на тот момент? Простила бы измену и точно так же приняла бы меня?

— Не знаю, Юля. Я об этом никогда не задумывалась. Ведь детей у меня не было, и твое появление стало для меня счастьем. А что до измены, то… Обидно, конечно, было. Больно. Очень больно. Но Игнат тогда таким несчастным был, даже жалким. Пришел, глаза растерянные, в них слезы застыли. Конверт с младенцем на руках держит. И молчит. Я к нему бросилась, тебя на руки взяла. А он — на колени. Встань, говорю. Не раскисай. Нам теперь дитя рОстить надо, а не слезы лить. Вот так и прошло. Он потом не раз каялся, прощения просил…

У нас обеих одновременно вырывается тяжелый вздох.

— Мама, а ведь Руслан… Мы не живем вместе… — она всплеснула руками, потом прикрыла ими рот, словно сдерживая крик. — Да. Он ушел к другой женщине…

— Юленька! Да как же это? И ты отпустила?!

У меня выплескивается нервный смешок.

— А как его удержать, силой что ли?

— Ну, может, одумается, вернется. Ребенок ведь у вас будет. Вот он и вернется.

Слова матери вызывают обратную реакцию. Вместо того, чтобы унять боль, разрывающую сердце, они провоцируют взрыв эмоций.

И слезы, слезы, слезы…

Сквозь них я все-таки с трудом выкладываю всю подноготную своей печальной истории:

— Мам, так ведь там тоже ребенок будет. И родится он намного раньше, чем мой малыш. И что делаааааааааать, я не знааааааааю…

Ревем обе. Я в голос. Она — вздыхая и поглаживая меня по волосам, как в детстве…

Глава 25

— Знаешь, — нарыдавшись вволю и все еще похлюпывая носом, говорю я, — как бы