Смерть заберет с собой осень - Эмма Рид Джонсон

одежда, а некоторые – одежду, и Юки-кун был из числа последних. – Стоило мне подумать, что трудности закончились, как ты посреди ночи начинаешь обливаться по́том и жалобно стонать, словно за тобой гналась стая разъярённых псов, а учитывая мою скупую осведомлённость о твоём здоровье… мне сделалось не по себе.

Сглотнув и поджав губы, я выждал несколько мгновений, прежде чем тихонько вымолвить:

– Прости.

– За что ты извиняешься? – Юки-кун слабо покачал головой, словно пытался убрать с лица волос.

– За то, что доставил тебе массу неудобств. – Сердце предательски защемило, ведь я и в самом деле весь вечер только и делал, что нагружал его работой. В конце концов, он же не был моей нянькой.

Однако, заслышав мои слова, Юки-кун прыснул. Его ладонь опустилась мне на макушку, и, потрепав меня по волосам, слегка зарываясь в них пальцами, он изрёк:

– Я же сказал, что для тебя сделаю что угодно. Просто испугался, что по незнанию могу тебя угробить.

Мне нечего было ответить. Пускай я и перестал обвинять его в том, что он плод моего разыгравшегося воображения, но я искренне боялся, что всё происходящее было лишь сном. Глубоким и таким живым, но всё же ненастоящим. Встретить такое существо, как Юки-кун, – один шанс на… на сколько: тысячу, миллион, или эта цифра настолько велика, что её сложно даже представить? Трудно было поверить и осознать, что жизнь преподнесла столь необычный сюрприз, когда то и дело она хлестала тебя по щекам с момента твоего рождения.

Уголки моих губ дрогнули в жалком подобии улыбки.

– А я ведь и правда умру, Юки-кун. Совсем скоро.

Слова слетели с языка так просто, что кожа моя покрылась мурашками. Я всеми силами пытался придать своему тону безмятежность, но страх перед грядущим плотно ухватил меня за глотку, и как бы я ни старался, он всё равно проскользнул в обречённом взгляде, который я поспешил опустить на свои хилые руки.

– Знаешь что? – Я прервал его попытку что-то возразить. Развивать тему совершенно не хотелось, и он это сразу же понял, поэтому поспешил закрыть рот. Взгляд его при этом таил глубокую скорбь, как и в самый первый день нашего знакомства. – Мне нужно умыться, где здесь ванная комната?

– Идём, провожу.

Он протянул мне руку и помог подняться. Диван чуть скрипнул, а вдоль пола разгулялся сквозняк. Первое мгновение я переминался с ноги на ногу, поджимая пальцы, но вскоре уже шёл вслед за Юки-куном по чёрному коридору без намёка на свет. Дабы ни во что не врезаться, я продолжал цепляться за него, пока он наконец не свернул куда-то и не щёлкнул выключателем.

– Оставишь меня? – Отчего-то в моём голосе не прозвучало требования.

– А надо? – Он упёрся плечом в дверной косяк и скрестил руки на груди.

Размышляя, я подошёл к раковине и, включив тёплую воду, брызнул ею на лицо, заодно смывая с губ липкость от мороженого. Я был необычайно бледен, а под глазами всё отчётливее проступали синяки: моё лицо было обычным, и, тайно поглядывая на Юки-куна, который ждал меня совсем близко, я позавидовал его внешности. Можно долго рассуждать на тему: «А вот если бы я родился с таким лицом, то…», но это бессмысленно.

И всё же во всём его образе витал флёр некоторой загадочности и мистики. Я слишком часто забывал то, кем он являлся на самом деле, и удивился, что потусторонняя изнанка Токио меня нисколечко не волновала. Будь на моём месте кто-нибудь другой – однозначно задал бы Юки-куну трёпку.

– Ты чего? – Он хотел было подойти ко мне поближе, но, задумавшись, вновь облокотился о дверной косяк. – Тебе будто пощёчину дали… Что-то болит?

Я отрицательно покачал головой. Выключил кран; стряхивая с рук капли воды, не увидел ни одного полотенца рядом.

– Вот скажи. – Мысли текли как-то вязко, точно я ещё не отошёл ни от пьянки, ни от гипо. – Как обычно люди реагируют, когда узнают о том, что ты юки-онна или что кто-то кицунэ?

– Э-э-э… – Он запустил руку в волосы и выглядел по-настоящему растерянным. – Во-первых, не так часто подобное происходит.

Развернувшись к Юки-куну лицом, я вжался поясницей в холодную и слегка влажную раковину.

– Во-вторых, не смогу ответить точно: кто-то не верит и смеётся, кого-то пугает такая смена представлений о мире и осознание приводит их в неописуемый ужас, но любая реакция естественна, и корить себя за то, что ты об этом нечасто думаешь, – глупо.

– Кто сказал, что я корю себя? – буркнул я. – Возмутительная ложь!

– Ну-ну! – На это он только хитро приподнял одну бровь, как бы говоря: мол, не пытайся меня обмануть, я вижу тебя насквозь. – Такие мысли редко приходят просто так, поэтому если хочешь научиться лукавить – хитри изощрённее.

– Ничего подобного.

Звучало не слишком убедительно, но для вида я всё же пробубнил что-то невнятное, проскальзывая мимо него обратно в коридор.

– Как знать. – Юки-кун взмахнул волосами. – Но всё же, думаю, стоит пойти спать, и если тебе хочется, завтра я расскажу тебе про наш мир побольше.

* * *

Сон мой оказался беспокойным.

До рассвета я ворочался с боку на бок, боясь открыть глаза и увидеть рядом с собой Юки-куна; меня одновременно пугало и его присутствие, и то, что он с лёгкостью мог заговорить мне зубы и вывести всё к диалогу на неудобные темы. Я видел по глазам: ему нестерпимо хотелось выяснить, что со мной не так, но он не знал, как подступиться.

Мы договорились встать пораньше. Будильник прозвенел в восемь утра. Глаза мои жгло так, будто в них насыпали горсть песка, а тело налилось сталью. Просыпаться и вылезать из постели тоже не хотелось, потому что я понимал, что рано или поздно придётся вернуться домой, а там меня ждёт разъярённая мама. Всё то время, что пытался заснуть, я размышлял о том, что стоило сказать ей в свою защиту, но пришёл к выводу, что врать я не умею, а на мои чувства родителям плевать, ведь «здоровье важнее». Эту логику я давно перестал понимать, потому что, живя правильно, соблюдая все требования врачей и изнуряя себя рамками, я не стал здоровее – скорее наоборот.

Больной и несчастный, ха-ха.

После того, как я наспех умылся и привёл себя в порядок, Юки-кун отвёл меня на кухню, где за маленьким обеденным столом сидела Кицуко-сан. На её изящных плечах висел алый шёлковый халат, оголяющий ключицы. Чёлку она спрятала за махровой повязкой с кошачьими ушками. Одной рукой она держала мягкую сладкую вафлю, временами откусывая от