Иерихон - Басти Родригез-Иньюригарро

— Не с натуры… Я на сей счёт не уверен. Что, если он видел гниль в квартирах, в школе, в вагонах поездов? Мёртвую плоть, продолжающую жрать и совокупляться? И это разрывало ему голову, не умещалось на листах, поэтому пришлось выплёскиваться на стены? — последние слова вышли шипением, после которого он произнёс другим, бесстрастным голосом: — База удалённых хранит номера тридцать дней. Перенести на бумажные носители, проверять базу занятости. Если кто-то из пациентов выйдет на работу — доложить мне.

— Слышала? — поднял брови командор, когда Феликс покинул кабинет. — «Наверное, правда болен».

— Ты несправедлив, — Дик коснулась его руки. — Со мной ты говорил часами, перекроил мне голову. А как ты общаешься со своим отрядом? Обронил пару слов — делайте выводы.

— С каких пор ты спишь, не раздеваясь?

Кампари вздрогнул. Теперь он забывался лишь между рассветом и выходом на службу — на краткое время, неумолимо тающее с приближением осени.

— Поверх покрывала… И с револьвером, — заключила Валентина, поймав его руку, ощупывающую карман. — Что творится у тебя в голове? Ну устроил побоище, ну загубил на корню блестящий проект Совета. Тебе не причинят вреда без моего ведома.

Он встретился с Валентиной, поступив в старшую школу: высшие учебные заведения при Центре и Отделе Внутреннего Контроля располагались в одном здании. Будучи на три года старше, Валентина заканчивала образовательную программу, и шепоток «Далеко пойдёт» следовал за ней по пятам.

Кампари предположить не мог, что высокая, белокурая отличница следит за ним, пока не услышал: «Хочешь, стрелять научу?».

Уроки на контролёрской половине школы стали первой попыткой подобраться к нему поближе — изучить того, чьё существование не санкционировал Медицинский Совет, заглянуть в голову тому, кто предстал перед отборочной комиссией в обход интерната, прощупать нутро того, кто молча целился, слишком взволнованный, слишком сосредоточенный, чтобы расслышать реплики Валентины, не связанные с правильным положением рук и дальностью полёта пули.

— Ты что, уже здорова?

Кампари уставился в её лицо: круглое, свежее, по мнению многих — красивое. Если на виске и остался шрам, его надёжно скрывали густые волосы.

— Как видишь. Разоружись.

— Только после тебя. Зачем ты здесь?

— Что значит, зачем?

Валентина регулярно приезжала в Центр, считаясь правой рукой и преемницей господина Мариуса. Кампари, на тот момент протеже командора, склонял голову в приветствии, помня об уроках стрельбы, но откровенно издевался над показной безупречностью контролёрши, которая в его воображении сливалась с графиками необходимости, комендантским часом и неразличимыми жилыми кварталами.

Когда Валентина схватила его за рукав и заявила: «Я навещу тебя утром», он рассмеялся и ляпнул: «Ну давай».

«Я навещу тебя утром». Он прекрасно понимал, что это значит, — годы в старшей школе не прошли даром. Зачем? Тоже невелика загадка: отставка старого командора — дело решённое. Валентина — кровь с молоком, валькирия, любительница мощных затылков и квадратных челюстей — не могла искренне заглядываться на него — длинноволосого, нервного, в двадцать с чем-то выглядящего мальчишкой. У неё одно запястье было как его два.

«Ну давай». Чёрт бы побрал условные рефлексы. Кто тянул его за язык?

А впрочем, что ожидало Кампари в командорском кресле? Уязвимость и связанные руки.

Это же замечательно, что Валентина ему не нравится. Он встретит её с холодной головой, а дальше — кто кого. Один из них рано или поздно скажет больше, чем собирался, не словом, так жестом.

В овальной зале, опустив глаза и сцепив пальцы, Кампари выложил госпоже Авиле всё, вплоть до того, что предполагаемая связь ему выгодна.

— Готовитесь биться её же оружием, — настоятельница не спрашивала, а утверждала. — Превращение в собственного врага — довольно обыденное явление.

— И оно откладывается, — просиял Кампари. — Валентина не может прийти сюда, а я понятия не имею, где она живёт. Завтрашняя встреча не состоится.

— Отчего же? Вы собираетесь убить её или думаете, что она решила убить вас?

— Пока нет. Но я полагал, где не проливают кровь — там не предаются блуду, поэтому никогда не назначал свиданий на восточной стене.

— Крайне любопытно. Вы считаете плотские связи и пролитую кровь явлениями одного порядка? От чего бы ни отказывались братья и сёстры, вы остаётесь мирским человеком. Госпоже Валентине достаточно назвать ваше имя у ворот, и ей покажут дорогу. Откладывается превращение или нет — решать только вам.

Кампари решил. И на той же неделе выяснил, что от контролёров зависит работа личных кодов — это привело к тайному выводу номеров Центра в отдельную систему.

Но командор переоценил себя. Он наделал ошибок, был непоследователен, открыто демонстрируя, что общество Валентины не доставляет ему удовольствия.

Та отвечала на грубость неудобными вопросами. Кампари непроизвольно отталкивал её — она движением профессионала выкручивала ему руку, вытаскивала его из рубашки и расстёгивала ремень, невозмутимо замечая: «Мы же не дикари, чтобы мять или пачкать одежду». Он исчезал в утренние часы — Валентина являлась через день, как ни в чём ни бывало.

Насколько же она ценила иллюзию поводка в руках, что готова была терпеть выходки Кампари? Видимо, настолько же, насколько он ценил своё иллюзорное влияние на неё.

Кампари позволил стащить с плеч сюртук, но не удержал язык за зубами:

— Сотрясение мозга не прошло бесследно? В психиатрический отдел не заглянула по пути? Забыла, что это я бил тебя затылком об пол?

— Да уж, в кровати ты сдержанней, чем в кабинете, — она аккуратно расстёгивала на нём пуговицы. — Серьёзно, что происходит? Я думала, твоя небрежность вышла за всякие рамки, но это не вчерашняя рубашка: ты нацепил её перед тем, как лечь. Каждую ночь ждёшь, что за тобой придут? Если пороюсь здесь, найду собранную дорожную сумку, или всё необходимое ты носишь на себе?

— Так ты ко мне с обыском? А я-то подумал, — фыркнул Кампари.

Не объяснять же Валентине, что его мучает бессонница, главная причина которой — двадцатилетний художник за стенами Медицинского Совета.

— Правильно подумал.

С первой утренней встречи, со смесью стыда и веселья, Кампари ждал, что у него просто не встанет, но чем дольше он презирал себя, чем дольше ненавидел Валентину, тем легче она добивалась реакции.

— Кстати, — сказала она, когда всё было кончено, — застану здесь твою хвостатую выскочку — застрелю. На монастырские правила мне плевать, а по законам Агломерации офицер Отдела Внутреннего Контроля имеет право применить оружие, если видит угрозу себе или общественному порядку. Скажу, что это существо, не имеющее права называться женщиной, на меня бросилось. Учитывая её прошлое, все поверят.