Тайная жена Казановы - Барбара Линн-Дэвис

Оказавшись в своей спальне, я развернула маленький клочок.

«Как не дать отцу К. понять, кто я есть?

Я — ничто, но верю, что что-то из себя представляю».

И в эту секунду я поняла, что Джакомо рисковал больше, чем я могла себе представить, прося моей руки. Он боялся остаться без маски, боялся, что все увидят, кто он на самом деле.

Неужели от этой каббалы зависела моя судьба? Неужели все дело действительно в магии? И кто такой Джакомо: волшебник или шарлатан? Я чувствовала, что должна это узнать.

Матушка моталась, как заведенная, с тех пор как получила весточку, что вскоре отец будет дома. Многое осталось недоделанным, когда он уехал. Теперь все постельное белье отправилось в стирку, кухню отскоблили и помыли, а с кресел убрали собачью шерсть. Я обратила мамино внимание на бархатный балдахин с оторванной каймой и посоветовала отдать ее подшить.

— Нет… нет. Кто из портных работает в воскресенье? Я сама подошью. — Она не стала поручать мне эту работу. Нам обеим известно, что от меня толку чуть, когда любое дело требует терпения и усидчивости.

— Я могу отнести его в гетто, — предложила я. — Там много… я слышала, что там много портных. — Чуть не прокололась.

— В гетто? — Вокруг нас бегал с лаем Амор. С кухни доносился запах горелого.

— За час я обернусь, — настаивала я. — И полог будет висеть как должно, а не напоминать дешевую гостиницу.

Матушка поспешила на кухню, я приняла это за согласие. Я была уже на шаг ближе к тому, чтобы поговорить с единственным знакомым евреем.

Я велела посудомойке снять для меня оборванный полог и подхватила пыльный балдахин. Я едва не наступала на него, когда бежала вниз по лестнице. Свернула его в рулон потуже и поспешила в конец города, чтобы нанять гондолу и отправиться на север в гетто.

Так как было воскресенье, на каналах было малолюдно, и мы добрались быстрее, чем обычно. Я поспешила к опущенному мосту, через темный, сырой туннель, а потом опять в летний день, подернутый дымкой. Главная площадь кишела народом, и все витрины были открыты, поскольку евреи не считали воскресенье выходным днем. Я всучила балдахин первому попавшемуся портному и зашагала дальше к ломбарду «Виванте».

Элия вздрогнула и подняла голову, когда я ворвалась в дверь. Но она тут же засияла, когда узнала меня.

— О, синьорина! А вашего веера уже нет. Он быстро продался. Или… или вы пришли еще что-то заложить?

— Нет, синьорина Элия. — Я надеялась, что она будет польщена тем, что я запомнила, как ее зовут. Так и случилось. Я заметила, как она улыбнулась и немного расслабилась. — Я… хочу вас кое-что спросить. Мне нужен еврей… — ох, ужасно звучит, — чтобы кое-что объяснить мне о вашей религии.

— Конечно же, — ответила она, не сводя с меня глаз. Я заметила, какие густые, угольно-черные у нее ресницы. — О чем речь?

У меня от быстрой ходьбы сбилось дыхание и теперь от страха, что я могу узнать. Я подошла к прилавку.

— У меня есть друг… — начала я, — скорее он приятель моего брата, который уверяет, что познал тайны каббалы. Он использует это учение, чтобы… чтобы наставлять людей принимать определенные решения. Но как это возможно? Что именно это такое?

Миндалевидные глаза Элии засияли при упоминании каббалы. Она еще пристальнее вгляделась в меня, как будто оценивая глубину и искренность моих вопросов.

— Ждите здесь, — наконец-то ответила она и скрылась в задней комнате. Пока она отсутствовала, вошел еще покупатель, но я велела ему прийти позже. Мне соглядатаи ни к чему.

Элия вернулась с огромной книгой. Я видела, что книга старая, а ее кожаный переплет потерся и ссохся.

— Это «Зоар», — сказала она, кладя книгу на прилавок. — Ее оставил один человек, который надеялся выкупить ее у нас назад. Но это было давным-давно. — Она казалась немного грустной, когда открывала книгу, почтительно пробегая пальцами по пожелтевшим страницам. Я подозревала, что она знакома с хозяином. — В «Зоаре» содержится ключ к каббале, — продолжала она, — во времена римлян ее написал раввин Бар Йохаи.

Все, что я видела, — буквы, которые я не могла прочесть.

— Она на иврите? — спросила я.

— На иврите и арамейском. Но я могу вам объяснить. Не всю мудрость каббалы — разумеется! Я не ученый. Но я понимаю шифр.

Она потянулась за лежащей рядом ручкой и клочком бумаги.

— На иврите, — начала она, — каждая буква алфавита является еще и цифрой. Поэтому Aleph — наша первая буква, — она нарисовала букву, — это один, Beit — наша вторая буква, это два, и так далее. Таким образом, любое слово в Торе и Талмуде может быть просчитано как сумма его букв. И как только вы получаете эту цифру, любое слово с таким же значением может заменить первое слово. И возникает новый смысл. В этом сама суть каббалы.

— А вы сами умеете так делать? — спросила я.

— Иногда я в это играю, когда в магазине нет работы. Мой дядя — он ученый, врач, у него своя аптека тут рядом — научил меня делать простые вычисления. — Она написала два слова на иврите. — Видите, сумма букв в слове «любовь» — ahbah и «единство» — echad, каждая равна тринадцати. Как по-вашему, что это значит?

Я удивилась, услышав адресованный мне вопрос.

— Любовь… и единство, — подсказала мне Элия. — Подумайте, как эти два слова сочетаются друг с другом.

— Любовь… объединяет всех нас? — предположила я. — Или единство необходимо для того, чтобы существовала любовь?

— Вот именно! — Она улыбнулась. — У каббалы много значений. Для всего существует множество ответов. И в этом вся суть ее великолепия и тайны.

— Что касается вашего друга, — произнесла она, нежно закрывая книгу, — каббала — это инструмент, позволяющий постичь всю глубину слов Господа. Она не предназначена для того, чтобы направлять людей в их мирских делах или кого-то сделать богаче.

— А… Оракул? — спросила я, как будто прыгая с утеса. — Вы когда-либо слышали об оракуле по имени Паралис?

Элия изогнула свои прекрасные брови, явно сбитая с толку. Она не стала сразу отвечать мне. Я чувствовала, что она не хочет разрушать мою веру в друга. Потом она прошептала:

— Нет.

«Не существует оракула по имени Паралис».

Следовательно, Джакомо — мошенник. Обманщик с сияющими глазами.

Но… какое это имеет значение? Может быть, я полюбила его еще больше за то, что он готов был пойти на такой риск, чтобы жениться на мне. Когда моя жизнь переплелась с его жизнью, она стала более опасной, запретной и волнующей.