Здравствуйте, мистер Бог, это Анна - Финн

— Ты хочешь сказать, я могу только думать, что я христианин. Я меряю мистера Бога снаружи цепи и говорю, что он добрый и любящий, и всемогущий и все такое, но на самом деле я — конченый человек?

— Это просто слова, которые говорят люди.

— Естественно, но и я тоже человек.

— Тогда ты должен знать.

— Что?

— Что это просто слова, которые говорят люди.

— Так что, если я подключусь к цепи и стану измерять мистера Бога оттуда, изнутри, тогда я буду настоящим христианином?

Она покачала головой. Из стороны в сторону.

— Почему нет? — спросил я.

— Ты будешь как Арри.

— Он иудей.

— Ага. Или как Али.

— Подожди, он же сикх.

— Да, но это не важно, если ты будешь мерить мистера Бога изнутри.

— Попридержи малость. Что я смогу измерить, если буду внутри цепи?

— Ничего.

— Ничего? И что тогда…

— Потому что это не важно. Ты будешь как кусочек мистера Бога. Ты сам это сказал.

— Никогда я такого не говорил.

— Нет, сказал. Ты сказал, что коробочка — часть цепи, когда измеряешь изнутри.

Это была правда. Я так сказал.

Для Анны была одна абсолютная истина. Мистер Бог создал все; на свете нет ничего, что не было бы создано мистером Богом. Когда учишься видеть, как это все устроено, как оно работает и как из кусочков получается целое, тогда начинаешь понимать, что же такое мистер Бог.

В последние несколько месяцев до меня начало доходить, что Анну меньше всего интересовали свойства. Свойства имели довольно глупую привычку зависеть от обстоятельств. Вода, как правило, была жидкой, за исключением тех случаев, когда представала в виде льда или пара. Тогда ее свойства были принципиально иными. Свойства теста значительно отличались от свойств хлеба. Это зависело от особенностей выпечки. Разумеется, Анна ни за что не стала бы списывать свойства со счетов и отправлять в мусорный ящик. Свойства были прекрасны и полезны, но, поскольку они зависели от обстоятельств, гоняться за ними можно было бесконечно. Нет, функции были куда более заманчивой дичыо. Попытки измерить мистера Бога снаружи давали бесконечный список самых разнообразных свойств. Тот или иной набор выбранных свойств давал в результате ту или иную религию, которой уже можно было следовать. С другой стороны, быть внутри мистера Бога значило иметь дело с функциями, и тогда мы все становились одним и тем же: никаких тебе больше церквей, храмов, мечетей и т. д. Теперь все одинаковы.

Что такое функция, вы спрашиваете? О, функции мистера Бога тоже из этих, простых вещей. Функция мистера Бога заключается в том, чтобы сделать вас похожим на него. Тогда вы уже не сможете его измерять, не так ли? Как изрекла однажды Анна: «Когда ты какой-то, то ты об этом не знаешь, правда? Ты же не думаешь, что мистер Бог знает, что он хороший, да?» Анна полагала, что мистер Бог — образец джентльмена, а настоящий джентльмен никогда не станет бахвалиться своей «хорошестью». Если бы он стал хвастать, то не был бы джентльменом, правда? Это привело бы к противоречию.

Здесь все пока ясно. Я знаю, что утро несет с собой кучу вопросов — такие вещи вообще проще понимаются ночью, в кровати, с маленьким ангелом под боком, но все же постарайтесь. Функция мистера Бога в том, чтобы сделать вас похожим на него. Всевозможные религии просто измеряют свойства мистера Бога — те или иные, как уж получится. Не важно, какого вы на самом деле цвета и каких убеждении придерживаетесь, — в функциях у мистера Бога нет никаких предпочтений.

В ту ночь мы больше не спали и до рассвета болтали о том о сем.

— Вот мисс Хейнс.

— А что не так с мисс Хейнс?

— Ля-ля-ля. Она спятила.

— Не может быть, она же всехняя школьная мамочка. Нельзя быть всехней мамочкой, когда ты ля-ля-ля.

— А ей можно.

— Почему ты так решила?

— Она сказала, что я не могу знать все.

— Представь себе, она права.

— Почему?

— У тебя голова недостаточно большая.

— Это ты снаружи говоришь.

— Ах, извините. Я забыл.

— Я могу знать все внутри.

— Ага.

— Сколько всего на свете вещей?

— Сквиллионы.

— Больше, чем чисел?

— Нет, чисел больше, чем вещей.

— Я знаю все числа. Не по названиям, это снаружи, а сами числа — это внутри.

— Да. Думаю, да.

— Сколько волн-загогулин в твоем «цилоскопе»?

— Сквиллионы.

— Ты знаешь, как считать сквиллионы?

— Да.

— Это внутри.

— Наверное.

— Ты их всех видел?

— Нет.

— Потому что это снаружи.

Боже, благослови это дитя, я не мог сказать ей, что она только что сформулировала вопрос, который так долго не давал мне покоя: «Почему я не могу знать все?» Потому что ни один человек не может знать всего — зачем тогда пытаться? И мы продолжали болтать.

Время шло, и со мной начало происходить что-то непонятное. Уверенность и сомнения пихались локтями, сражаясь за звание «царя горы». Вопросы обретали форму и с негодованием отвергались. Я чувствовал, что прав, но боялся расслабиться. Я жонглировал словами и составлял из них предложения, но каждое из них делало меня все более уязвимым, и ничего хорошего в этом не было. Если мои догадки были верны, ответственность за все ложилась на Анну. Церковный колокол на улице пробил шесть. Вопрос был наготове, и мне необходимо было узнать ответ.

— Ты ведь о многом мне не говоришь, правда?

— Я обо всем тебе говорю.

— Это правда?

— Нет, — сказала она спокойно и после некоторого колебания.

— Почему так?

— Некоторые вещи, о которых я думаю, — они очень… очень…

— Странные?

— Угу. Ты ведь не сердишься, нет?

— Нет, я совсем не сержусь.

— Я думала, ты будешь.

— Нет. Насколько эти вещи странные?

Она вытянулась рядом со мной, просунула пальцы мне в ладонь, словно прося не спорить с ней.

— Ну, как два плюс пять будет четыре.

Мир вокруг меня разбился вдребезги. Я был прав. Я БЫЛ ПРАВ. Я совершенно точно знал, о чем она говорит. Со всем спокойствием, на которое я способен, я выдал свой секрет.

— Или десять, да?

Секунду или две она не двигалась. Потом повернула ко мне лицо и тоже очень спокойно спросила: