Венеция. Карантинные хроники - Екатерина Марголис

Так чувствовала я тогда. Так думаю и сейчас. Только корабль теперь больше. Не дом. Не город. Целый мир.

Новое обязательно будет. Новая жизнь всегда рождается в муках. Мы не вернем тех, кого потеряли и потеряем. Но именно поэтому стоит жить по-новому. Я очень верю в поколение снежинок – как их теперь презрительно называют старшие, видавшие виды. Мол, чуть подуешь – улетит, чуть дохнешь – растает. Но я вижу иное. Именно это поколение отличается особой чуткостью ко всему живому. И сколько ни иронизируй над веганами и вегетарианством – не увидеть здесь сострадания и ответственности может лишь слепой. Вирус пришел с рынка диких животных, он плод насилия над природой, которая сейчас так наглядно возвращается в освобожденное человеком пространство наших городов. Именно этому поколению предстоит через нынешнее испытание утвердиться в собственных идеалах и жить с этим новым опытом.

Как это свойственно юности, они горят справедливостью и солидарностью – ведь каждое поколение проживает эти понятия по-новому. И в каждую эпоху эти семена падают на свою историческую почву. Сегодня солидарность неизбежна. Группа “Поколение 90-х” договорилась в фейсбуке и носит еду, помогает престарелым. Волонтеры записываются помогать семьям врачей, бригадам скорой помощи, строителям полевых госпиталей.

А сколько Ромео и Джульетт оказалось разделено этим неожиданным бедствием. Как привыкли европейские дети перелетать из страны в страну, словно переходить из одной комнаты в другую, и каково им в одночасье оказаться в мире застав, границ, запретов. Мы столько читали о войнах, пересылках, эвакуациях… Нет, я не сравниваю наше нынешнее, в общем-то, благополучное сидение дома онлайн с испытаниями прежних поколений (очень точно заметили англичане: “Наших бабушек и дедушек призывали на войну – нас ради победы просят посидеть на диване”) – но меня глубоко трогают пронзительные истории разделенной любви. Разделенной в обоих смыслах.

Пока же итальянское правительство обещает всем семьям еженедельный бонус на продовольствие, а после эпизодов на юге с попытками грабежей и штурмом банка обязуется распространить меры экономической помощи и на нелегальных работников. Если уж выбирать человека и жизнь в качестве приоритета, то надо быть последовательными. Сегодняшний счет снова ужасающий.

Мы переходим наш маленький чугунный мостик. В прозрачной воде на дне видно каждый камушек и каждую склянку. Прежде скрытый от взгляда мусор теперь заявляет о себе во всей неприглядности. Взгляд скользит по дну и утыкается в… зонтик. Старый заржавевший зонтик, уже, наверное, не первый месяц лежащий на дне канала.

“Нужно, как рыбке зонтик”, – подсказывает язык. Сколько всего нам теперь нужно, как рыбке зонтик. Как рыбке зонтик, нам теперь пригодятся наши прежние календари, планы, чемоданы, билеты. Как рыбке зонтик, нам будут нужны очень многие прежде незыблемые и незаменимые вещи. Сколько мелкого мусора и шлака обнажили эти недели.

Фотографу не повезло. Расставила треногу. Расчехлила объектив. И уже приготовилась снять кадры века – пустынную площадь Санто-Стефано в эпоху коронавируса, – как словно из-под земли выросли полицейские. Сначала двое. Спустя десять минут – когда Спритц уже совершил круг первой необходимости, дав понять, кому именно принадлежат площадь и окрестные улочки, и мы снова оказались у памятника – к двум полицейским, уже выписывающим штраф (а это минимум 300 евро), присоединилось еще трое карабинеров в полном обмундировании. Напрасно несчастная фотографиня показывала маску, напрасно объясняла, что фотография необходима ей по работе, – доказать, что этот несостоявшийся кадр – часть ее “неотложной трудовой деятельности”, не удалось. Карабинеры при этом искренне сочувствовали, но что поделать – указ есть указ. Emergenza. Чрезвычайное положение.

Я остановилась.

– Можно задать вопрос?

– Конечно, синьора. – Полицейские, девушка и молодой человек, очень приветливы. Карабинеры построже.

– Вот смотрите, я художник – у меня это написано в удостоверении личности. И я индивидуальный предприниматель – lavoratore autonomo. Если, скажем, мне по работе необходим пленэр или наброски делать на улице – я могу это делать, если я встану далеко от всех? Тем более если сейчас никаких “всех” и нету? Я просто вижу тут у вас похожую ситуацию и хочу понять, что входит в необходимость по работе.

– По идее, нет, не можете. Но, с другой стороны, если вы пишете autocertificazione, и у вас есть ваше удостоверение, и вы готовы отвечать за то, что это вам действительно необходимо, – то возможно, что и да. Это все серая зона. Понимаете, я бы лично не стал вас штрафовать в таком случае. А вот синьору фотографа без бумаг – приходится. Мы бы этого и вовсе не делали, если б итальянцы были посознательнее. Вот сегодня на Лидо на пляже народ тусовался, загорал. И добро бы по одному – так ведь целыми компаниями. А по всей Италии чуть ли не 50 человек с положительным тестом на вирус на улице остановлены. О чем тут говорить? Из-за людей без головы мы все будем сидеть по домам. Нам всем тяжело, поймите. Мы тут ходим целый день – вылавливаем, выписываем штрафы, – а потом возвращаемся на четыре квадратных метра своей казармы. Веселого мало, поверьте, синьора.

Я верю. Никому уже давно не весело. Шутки про массовый выгул собак истощились к концу первой недели, прошло и время яростных споров. Процеженная через карантин чахлая жизнь стала привычной, а ежедневные сводки с больничных фронтов – частью повседневности. Человек ко всему привыкает. Не подлец – бедняк.

Пока Москва со всеми QR-кодами и прочими технологическими мерами слежки обретает пугающие черты романа “1984” Оруэлла, словно бы переведенного в цифровую плоскость, Венеция не смогла даже толком наладить онлайн-обучение младших школьников. Ни о каких QR-кодах тут не слыхивали. Все-таки в этой безнадежной старомодности есть свой шарм. Даже не старомодности – вневременности. Я часто показываю студентам картины Каналетто, Гварди или фотографии столетней давности – все места узнаваемы. Если переодеть людей, разницы особой не будет.

Венеция – квинтэссенция города в его средневековом понимании. Только вместо городской стены – вода. “No man is an island”. No City is an Island.[32] С материка по-прежнему ежедневно приезжают люди, работающие в магазинах, банках, мэрии. Если б не этот поток, думаю, шансы Венеции на выход из карантина были бы сильно выше. Но, увы, очередной референдум за отделение Венеции от Местре этой зимой опять не набрал кворума – снова пришли венецианцы, а местринцам дела нет. Так мы и остались административно одним городом.

Остров – идеальное место для изоляции. Собственно, это одно и то же слово: isola (остров) – isolamento (изоляция). В разные эпохи в зависимости от необходимости острова венецианской лагуны служили больничными отделениями разного рода. Набережная неисцелимых – венерические болезни. Остров Сан-Серволо с XVII века – сумасшедший дом. Остров Сан-Клементе с XIX – женское отделение. Острова Лазаретто в XV веке дали имя всем лазаретам, получившись из контаминации Лазаря и его воскрешения и Назарета. Именно они стали основными карантинными островами с тех пор, как республика осознала масштабы прошедших катастроф и риски будущих: после чумы 1348 года из 110 тысяч жителей Серениссима насчитала 50 тысяч, а отдельные вспышки затем повторялись каждые семь-восемь лет (возможно, именно таков был срок иммунитета у выживших). Тогда и учредили наконец специальный надзорный орган, нечто среднее между комиссией по гигиене и министерством здравоохранения. В его задачи входил и контроль за питьевой водой и отходами, и сожжение потенциально заразных вещей и содержимого домов переболевших или погибших, и соблюдение карантина пришедшими из далеких стран экипажами. Остров Лазаретто Веккьо – один из группы островов Лазаретто – стал чумным бараком, туда отправляли зараженных, не различая родов и сословий, до сих пор там ведутся раскопки массовых захоронений. Найден и реальный прототип знаменитой по страшным легендам того времени “дамы-вампира”, которая якобы выходила из могилы и кусала прохожих, заражая их чумой: в общей яме был обнаружен женский череп с кирпичом, забитым в рот (видимо, это должно было обезопасить от будущих ее поползновений и покушений). Другой же остров, Лазаретто Нуово, стал местом отбывания карантина и дезинфекции товаров, которые окуривались в специальных постройках и в мирное время; сохранилось немало настенных надписей и граффити от “Здесь лежит купец из Азии” до монограмм скучающих моряков. Современники называли эти два острова “Адом” и “Чистилищем”. Карантин, впрочем, не предотвратил новую вспышку чумы в 1575-м – известен даже “пациент номер один”, дипломат из Генуи. Он вызвал на карантинный остров плотника из Сан-Лио, а тот, вернувшись в город, запустил страшную цепочку по новой. Палладианская церковь Реденторе на острове Джудекка (построенная отчасти по модели Храма Гроба Господня в Иерусалиме) и ежегодный праздник с фейерверком служат напоминанием именно об этой, предпоследней в истории Венеции чумы. Сама же идея Венеции по мере ухода эпидемий в глубь истории постепенно приняла на себя их образ; подобно тому, как доктор Чума из лечащего врача превратился в карнавальное воплощение болезни, так и Серениссима из темной и таинственной силы, государственной мощи и понемногу через Байрона все сильнее обретала романтические черты, все более уходя в область сна и безумия, а затем хрупкости, болезни, умирания, исчезновения, уподобляясь чахоточной красавице. А разнообразные ее isole стали не столько местом насильственного карантина и лечения, сколько добровольного уединения.