Венеция. Карантинные хроники - Екатерина Марголис

Нет, ни Беллини, ни Джотто, ни Пьеро, ни Фра Анжелико, ни Рембрандт, ни Тёрнер, ни Моранди – никто из великих маэстро прошлого, присутствующих так или иначе в моей жизни ежедневно, не сумел так явственно ответить на вопрос о счастье: о смысле и преображающей силе искусства”.

Нынче ветрено и волны с перехлестом. Ветер гонит пену дней. Карнавал давно позади. И я верю в исцеляющую силу красоты и искусства ничуть не меньше. Но вернуться бы теперь туда. Остановить бы эту шарманочью круговерть раньше. Все вирусологи, включая моего папу, хором твердили, что эпидемия неизбежна и заразятся и переболеют почти все. И потому я считала: да чего там беречься, лучше переболеть – я не боялась. Я честно предупредила своих парижских друзей и встречалась только с теми, кто тоже не боялся. Как не боятся и сейчас почти все мои московские и питерские друзья. Но мы все ошибались. И я готова еще раз это признать.

А не понимали мы того, что надо было объяснять ежедневно. Не про кривые и экспоненту, хотя математику я люблю, а про людей. Которых (особенно некоторых) я люблю куда больше. Единственный способ: говорить простым языком, почему неопасный вирус так опасен. Почему нельзя допустить, чтоб все болели ОДНОВРЕМЕННО.

Я слышу ворчание моих московских друзей: о чем сыр-бор? Человечество наконец осознало свою смертность? Это что, единственная болезнь на свете? Нет, в том-то и дело. Но именно другим людям с другими болезнями невозможно будет оказать помощь. Инфаркт, рак, инсульт, да и аппендицит никуда не денутся, но больницы не рассчитаны на военные цифры. Осложнения от вируса – мельчайший процент, но именно из-за необычайной заразности, а не необычайной опасности вируса заболевших оказывается гигантское число. И самый небольшой процент огромного числа превращается в тысячи и тысячи пациентов и сотни ежедневных смертей. И это далеко не только старики, которых надо особо беречь, нет, умирают молодые, не имевшие никаких болезней, спортсмены, журналисты, философы. В Италии наконец начато массовое тестирование медиков. Процент их смертности оказался не связан с заражением от пациентов – похоже, все было ровно наоборот.

По Сети гуляет очень точный и безжалостный текст. Описанное в нем происходит в Ломбардии, а теперь и в Нью-Йорке. Именно это проводилось знаменитым хирургом Пироговым в Севастополе во время Крымской войны. Нового с тех пор не придумано.

“Карантинные мероприятия служат для того, чтобы избежать взрывного роста заболевших, при котором количество людей, одновременно нуждающихся в медицинской помощи, превышает возможности системы здравоохранения оказать им всем помощь.

Когда такое происходит, в действие вводятся давным-давно определенные протоколы реагирования на такую ситуацию. Эти протоколы прекрасно знают эпидемиологи, врачи, изучавшие медицину катастроф, а также все студенты медицинских вузов, посещавшие занятия на кафедрах военной медицины.

Самые опытные врачи освобождаются от всех своих обязанностей и становятся на сортировку поступающих больных. Их задача теперь отсортировать пациентов по степени тяжести – на тяжелых, средней тяжести и легких.

Все остальные врачи занимаются лечением ТОЛЬКО больных средней тяжести.

«Легким» даются инструкции по поводу того, как они могут помочь друг другу, чем они и занимаются под надзором санитарки или наименее опытной медсестры.

Тяжелобольные отправляются в палаты умирать. На них не будут тратить вообще никаких ресурсов. Если кто-то из них доживет до того момента, пока окажут помощь всем больным средней тяжести, то тогда врачи и займутся ими. Это выглядит жестоко, но только так можно вылечить максимально возможное количество людей. Иначе, пока врачи будут возиться с одним «тяжелым», умрет несколько больных средней тяжести, а еще с десяток «средних» перейдет в разряд «тяжелых».

Первоначальная сортировка – самая сложная и ответственная работа, и именно поэтому на нее выделяют самых опытных врачей. Врачи с недостаточным опытом могут не справиться с психологическим давлением и занять драгоценные ресурсы, например, безнадежным ребенком или безнадежной беременной женщиной. Или же они могут потратить драгоценные ресурсы на «легких», у которых больше всего сил и которые из-за этого гораздо громче и активнее требуют оказания помощи именно им.

В случае с коронавирусом в разряд «тяжелых» будут определены люди пожилого возраста, а также больные достаточно серьезными хроническими заболеваниями всех возрастов. Не соблюдая карантин, именно вы приговорите большинство из них к смерти. Потому что вы или те, кого вы заразили в инкубационный период, займут те ресурсы системы здравоохранения, то время врачей и медсестер и те аппараты искусственной вентиляции легких, которые могли быть потрачены на их спасение”.

Сегодняшний счет мы узнаём в ежедневном бюллетене. 969 жертв за 24 часа.

Папа Римский Франциск молится на пустынной дождливой площади Святого Петра и посылает свое благословение. Urbi et Orbi.

С начала эпидемии уже двое итальянских медиков не выдержали “первоначальной сортировки” и покончили с собой.

Италия большая, и счет очень неровный. Пока в Ломбардии все растет резко, в Эмилии-Романье при тех же изначальных цифрах все идет гораздо легче, а в какой-нибудь Базиликате так и вовсе нет никакой эпидемии.

Нет, не паника и фатализм спутники нынешних событий, а наоборот – уникальная возможность личного выбора. Обычно беда не выбирает, сейчас же ее можно еще немного развести руками. Не чужую, а общую.

– Мама, почему ты не накрашена? Ты плачешь? Значит, я умру?

– Нет, конечно! Ты что? – С тех пор Люсина мама всегда появлялась у стекла больничного бокса РДКБ такой, какими иные выходят только на подиум. Впрочем, она и так была красавицей.

Так и ты, моя Венценосная! Каждое утро ты встречаешь своих детей во всех своих красках: иногда это перламутровая эмаль, иногда прозрачная акватинта, иногда пропитанная солнцем фреска, а иногда расплывающаяся в золоте тушь. И не вечно тебе пустовать. Коронованный самозванец – временщик, его дни не вечны. Жизнь жительствует, дух дышит где хочет, имеющий уши да видит, имеющий очи да слышит. И потому, заслышав в пустом переулке стук еще каких-то шагов, мы смотрим друг на друга издалека из-под своих новоявленных баут, приветливо машем рукой и заворачиваем за угол, подальше, затаив дыхание, освобождая для чьей-то жизни немного личного пространства.

Нынче ветрено. Уши Спритца развеваются. Мы уже прошли вдоль всей Набережной неисцелимых и обогнули стрелку острова.

Пора принять дневную дозу лекарства “Сидидома”.

Вечерние пустые города не так пусты, как утренние.

Вечером свет фонарей, редкие шаги, случайные голоса, запах жареной рыбы, музыка и смех из раскрытых окон сплетаются в ткань прежней жизни и заштопывают зримые дневные прорехи. Утром все иначе. Только косые лучи солнца и птичье разноголосье. Если б ноги не ощущали твердь мостовой, то, закрыв глаза, можно было б легко представить себя в весеннем лесу.