Путь Горыныча. Авторизованная биография Гарика Сукачева - Михаил Марголис

* * *

Северо-западное московское предместье Тушино и соседствовавшие с ним деревни Строгино и Мякинино в конце 1950-х могли показаться слегка фантасмагоричной, достойной платоновского пера территорией. Вроде захолустье захолустьем: непритязательные деревянные домики уживались с первыми пятиэтажными «хрущевками», текли реки Химка и Сходня, куда некоторые местные ходили не только купаться, но и белье стирать. Железнодорожная насыпь индустриальной стрелой разрезала еще вполне пасторальный пейзаж, где в траве перемещались ежики. Бродила своя шпана, граждане беседовали на скамеечках у дощатых заборов-штакетников. Все обыденно, окраинно, предопределенно. Но здесь же витало предчувствие космоса.

Многие «тушинские», еще не имевшие своего централизованного водоснабжения, тем паче магнитофонов и телевизоров, тянулись к новым мирам. Вообще-то, сухо говоря, «работали на оборонку». Но лучше так: они создавали на расположенных в округе заводах детали и двигатели для реактивных самолетов и ракет, готовясь к освоению Вселенной. И в их районе уже формировалась соответствующая топонимика. Например, появился проезд Стратонавтов. А неподалеку – символ и гордость Тушино – аэродром с Чкаловским аэроклубом. Во время праздников там запускали новые авиамодели, а из самолетов выпрыгивали симпатичные парашютистки с разноцветными флажками. Быт тушинцев, как и подавляющей части советских жителей, был скуден и пресен, зато замыслы – воздушны и безграничны. В 1959 году, когда советская автоматическая межпланетная станция «Луна-3» впервые сфотографировала обратную сторону Луны, а в СССР запустили производство первого массового транзисторного приемника с характерным названием «Атмосфера» (и у советских людей появилась возможность «носить музыку с собой»), морозной декабрьской ночью у проруби в этом «космическом», но мало освещенном Тушино родился и сразу чуть не околел мальчик Игорь Сукачев. Его мама Валентина Елисеевна решила тогда, что пора ей пешком в одиночку (отец Игоря в тот момент трудился в ночную смену) отправляться в роддом. Но дошла только до реки, где и начала рожать. Завершиться все могло безрадостно, кабы «бабке-соседке не приспичило вдруг в два часа ночи пойти за водой». Она и спасла новорожденного.

Такой киношный сюжет не раз пересказывал сам Игорь, добавляя волнительные подробности. Мороз в ту ночь стоял тридцатиградусный, младенец сильно застудился, но выжил, выздоровел. Чудесная, в общем, развязка. И когда-нибудь, возможно, данная история появится в очередном сукачевском фильме, сценарии, спектакле, песне. Он уже примеривался. В 2013-м говорил мне, что собирается снимать кино «Лучшая в мире» – о девочке из сборной по синхронному плаванию. «У нее поначалу не было никаких шансов на яркую судьбу. В детстве она чудом осталась жива. И этот момент пересекается с историей моей жизни. Обсуждая с соавтором Наташей Павловской идею сценария, я сказал, что хочу в начале фильма рассказать свою историю. То, что я остался жив, – это волшебство. В Интернете, конечно, появится потом масса комментариев, что это туфта, такого в реальности быть не может. Но наша девочка чудом выжила. Как известно, маленькие дети, трехмесячные, умеют плавать. Ее мать погибает, девочка попадает в детский дом. А потом через тернии, преодоление вырастает и становится олимпийской чемпионкой. Драматическая, роковая история».

Фильм пока не состоялся. Может, и не состоится, выйдет что-то другое. Но почерк Игоря Иваныча в данном замысле нагляден и знаком. Любовь к легендам, мифам, сентиментальным до утрирования фантазиям (взять хотя бы песни «Маленькое тигровое колечко», «Барышня и дракон», «Вальс «Москва» или любое его кино, спектакль), поэтизация избранных им героев, событий, времен – это, можно сказать, творческое кредо Сукачева. И оно не вяжется с его внешностью, исполнительской манерой, стереотипными представлениями о нем, как не вяжется Тушино, хоть то, прошлое, хоть нынешнее, с космосом. Также не совпадали и юношеские интересы, характер Гарика со средой, в которой он рос и вполне сходил за своего. Из этого диссонанса, по сути, и нарисовались его судьба, успех, логика поступков. Невысокий, дерзкий тушинский пацан со школьных лет пестовал свой неудобный в советском коллективистском социуме индивидуализм. Как мог, сопротивлялся собственному отцу (желавшему «сделать из него человека» и классического музыканта), педагогическим догмам, уличным понятиям…

Хотя с улицей расклад сложнее. Пусть Игорь и разучивал гаммы на баяне в музыкальной школе, но домашним одуваном, шугавшимся окриков дворовых пацанов, вовсе не был. Скорее, выглядел одним из их компании, да какое-то время таковым и являлся. Но внутреннего сближения с ними не происходило. «Лет до шестнадцати я находился абсолютно в ячейке своего социального класса. Не то чтобы в кругу «друзей по принуждению». Просто, как и многие, контачил с теми, с кем жил в одном дворе, на одной улице. Но заблуждение называть этих ребят моими друзьями. Детская дружба для меня довольно условное понятие. Я всех своих настоящих друзей приобрел позже».

У Гарика с юностью вообще двойственные отношения. Сейчас, в свои «под шестьдесят», в окружении детей и единственной супруги Ольги, защищенный популярностью и благополучием, он, конечно, оглядывается на 1960–1970-е умиротворенно и, кажется, не без доли нежности. Но тогда для него это был период реальной борьбы и становления. «До семи лет я находился в детском саду на пятидневке и мира вообще не знал. Он казался прекрасным. Да, там, наверное, купировали мою врожденную индивидуальность, но о нас заботились, ухаживали, нас любили. А потом меня выбросили в другой мир, и я испытал шок. Понял, что добра в нем гораздо меньше, чем я ожидал. Первая же моя классная руководительница оказалась злой старой теткой, чье имя я сейчас и не вспомню. Единственное, кому я навсегда благодарен, это моей учительнице литературы и русского языка Асе Федоровне. Лишь она что-то во мне разглядела, а может, и не разглядела, но восприняла серьезно. А я был достоин такого отношения. Однако все остальные вокруг относились ко мне несерьезно и, соответственно, не понимали».

Взрослый, жесткий мир Сукачева оказался еще и городским – тоже момент немаловажный. К началу его школьной учебы семья получила квартиру и перебралась из деревни Мякинино в Южное Тушино, уже вошедшее в состав Москвы, на улицу Лодочная. Впервые зайдя в новое жилище, юный Игорь спросил: «А когда мы поедем домой?» «Это теперь и есть наш дом», – ответил отец. Гарик сильно расстроился и, видимо, тогда окончательно осознал, что детство кончилось. «Было странно. Я привык к определенной среде, обстановке, и вдруг все изменилось. Незнакомый дом, пустые стены…»