Смерть кукловода - Екатерина Шелеметьева

Стриженов был совсем не против встречи с Женей. Ему отчаянно не хватало информации, а юная коллега, неравнодушная к смерти Солоновского, могла дополнить картину. Дмитрий назвал ей кафе недалеко от отеля и стал собираться на встречу.

Марго еще спала. Ее не разбудил ни телефонный разговор, ни сборы журналиста. Черные волосы разметались по обеим подушкам, рот блогерши был чуть приоткрыт, а из-под одеяла выглядывали ее неприлично длинные ноги. Глядя на Марго, Стриженов широко зевнул и потянулся. Все-таки по ночам нужно спать, а не смотреть фотографии из путешествий.

Как и следовало ожидать, после ресторана Марго потребовала послушать ее путевые заметки и посмотреть фотографии из Италии. Вот, оказывается, где она провела последние недели. Дмитрий сопротивлялся, как мог. Но Марго настаивала, а спорить с ней было бесполезно. Вечер воспоминаний и фотографий затянулся до половины четвертого утра, и ранний звонок Женечки Литовцевой не мог обрадовать Стриженова.

Тем не менее полтора часа спустя он сидел в кафе за столиком и в упор смотрел на коллегу погибшего реставратора. На вид Жене Литовцевой было лет двадцать пять. Худая, угловатая, несчастная и уставшая, словно после бессонной ночи. Молодежная одежда — узкие темно-синие джинсы и толстовка с непонятным цветастым рисунком на груди — совершенно ее не украшала. Со стороны она напоминала взъерошенного перепуганного воробья. Возможно, в другой ситуации Стриженов пожалел бы ее, попытался успокоить, обнадежить и разговорить, но сегодня ему было не до того. Сегодня Стриженов хотел спать, его не интересовали несчастные женщины, только информация, а Женя отчаянно хотела что-то рассказать.

— Где вы взяли мой номер? — строго спросил журналист.

Девушка вздрогнула, ссутулилась и вжала голову в плечи.

— У Валерии Германовны на столе лежала ваша визитка, — очень тихо ответила Женя, — а мне так важно понять, кто убил Игоря! Я записала номер и позвонила. Извините.

— Ничего, — равнодушно отозвался Стриженов. Бессонная ночь сказывалась, ему не хотелось быть вежливым и притворяться, что-то изображать и выпытывать. — Послушайте, Женя, я пока не знаю, кто убил Солоновского и убили ли его. Возможно, это был несчастный случай. Я собираюсь выяснить. Он, видимо, был вам небезразличен. Вы встречались?

— Нет, — она покраснела и покачала головой, — но я любила Игоря. А он… он гораздо больше интересовался картинами, чем живыми людьми. Думаю, Валерия Германовна вам рассказала.

Дмитрий кивнул.

— Вы знаете, как он погиб? — спросила девушка.

— По официальной версии, ночью пошел в горы, поскользнулся на крутом склоне, упал, ударился головой о камни и умер на месте, — жестко ответил Стриженов, ища глазами официанта, чтобы напомнить про свой кофе.

— Я в это не верю, — прошептала Женя. — Сразу не поверила, а когда вы пришли и стали интересоваться Игорем, поняла, что его убили. А иначе почему вы взялись за это дело? Я почитала о вас в Интернете. Вы занимаетесь журналистскими расследованиями. Всегда добираетесь до сути вещей, так написано на сайте вашей газеты.

— Игорь Степанович погиб при странных обстоятельствах… — осторожно отозвался Дмитрий, уходя от обсуждения сайта. Мало ли что за ерунду там пишут в рекламных целях? — Женя, почему вы решили, что его убили? Это предчувствие, интуиция или у вас есть какие-то факты? — Стриженов немного нервничал, разговаривая с Женей, не очень-то она торопилась делиться информацией.

Благо в этот миг официантка принесла две кружки горячего кофе. Стриженов схватил одну из них и стал пить жадно, с наслаждением, с каждым новым глотком возвращаясь к жизни. Его собеседница тем временем рассказывала о Солоновском, грея костлявые озябшие пальцы о кружку.

— Я вам сейчас все по порядку расскажу, — говорила она, — а вы попробуйте разобраться, есть во всем этом смысл или нет. Я познакомилась с Игорем года три назад, когда пришла работать к Валерии Германовне. Он мне сразу понравился: молодой, красивый, начитанный, гениальный. Как в такого не влюбиться?! — Она улыбнулась. — Но Игорь не обращал на меня внимания. Он вообще ни на кого внимания не обращал. А уж на меня тем более. Я же недохудожник — образование есть, а таланта нет. — Женя вздохнула и продолжила: — Игорь самозабвенно работал — реставрировал картины, — а если работы не было, рисовал копии и ходил по картинным галереям. Всегда был просто одет, молчалив и замкнут. Всегда одинаковый, понимаете? У него не было перепадов настроения, ярких событий, он никогда не приходил на работу в плохом или, наоборот, приподнятом настроении. Он был всегда одинаковый, сосредоточенный, увлеченный работой, сдержанный.

— Это я уже слышал, — равнодушно отметил Стриженов.

— Знаю, — отмахнулась Женя, — Игорь был таким, и все будут так его описывать. Но около года назад что-то произошло. В ноябре он вдруг ни с того ни сего стал рассеянным, однажды даже перепутал краску, взял для картины совершенно не подходящий цвет. Было заметно. Очень. Даже мне.

— Вы указали ему на ошибку, — догадался журналист.

Женя кивнула и поерзала на стуле.

— Я долго не решалась ему сказать, сомневалась. Но потом все-таки подошла и указала на ошибку. Понимаете, эта картина принадлежала нашему постоянному клиенту, очень уважаемому, но вспыльчивому. Он точно заметил бы такую небрежность и мог устроить скандал. Клиенты же разные бывают, кто-то интеллигентный, кто-то нет, — тараторила Женя.

— Как отреагировал Солоновский, когда вы сказали, что краска подобрана неверно? — спросил Дмитрий, игнорируя рассказ о клиентах.

— В том-то и дело, что никак. Молодец, говорит, разглядела. Исправил на скорую руку и отдал заказчику.

— Все ошибаются, — заметил Стриженов, хотя почувствовал: Женя рассказывает что-то важное.

— Все, — подтвердила она, — все, кроме Солоновского. Но это было только начало. В начале прошлой зимы Игорь неожиданно повеселел, ходил по мастерской, что-то насвистывал, радовался, светился весь. Потом стал работу на дом брать, все свои копии из офиса увез. Сказал, реставрировать будет в мастерской, а копировать дома, а раньше он всегда в мастерской работал, что над заказами «Контраста», что над частными проектами. А потом в январе он несколько раз приходил на работу с похмелья.

— Женя, это называется жизнь. У всех что-то происходит, меняется. — Стриженов наконец улыбнулся несчастной расстроенной девушке. — К тому же Валерия Германовна не заметила, что Солоновский изменился, а она знает его много лет. Разве не так?

— Она не придала значения. Она тоже, знаете, не самый чуткий человек. Да и январь — время праздников. Все отмечают. А Игорь не пьяный являлся, а так, с легким запахом перегара. Но я запах чувствовала. И все время думала: что-то не так.

Стриженов покачал головой.

— Допустим, вы правы. В жизни вашего Игоря что-то происходило, но это было давно, в январе, здесь, в Москве. А погиб он в начале октября в Крыму.

— Вы правы. Но с Игорем что-то творилось. Началось это в ноябре прошлого года, а закончилось в горах. Вы слушайте дальше. Радостное настроение и подъем продолжались до весны. А потом Игорь резко помрачнел. Дерганый стал, нервный, курить начал как паровоз, пугался, если кто-то к нему неожиданно подходил. Вздрагивал от резких звуков. Меня однажды отругал, сказал, я за ним шпионю, а я только спросила, чем он расстроен. «Вы, — говорит, — все подсматриваете за мной, подозреваете, шагу не даете ступить». Я испугалась и больше к нему не лезла. Молча наблюдала за всеми странностями и перепадами настроения.