Смерть кукловода - Екатерина Шелеметьева

Старушка несколько раз часто моргнула, вынула из кухонного шкафа над плитой чистую белую скатерть, завернула в нее картину и протянула Стриженову. Он растерялся, даже опешил от такого безоговорочного детского доверия и бескорыстия. От того, что Мария Андреевна ни на секунду не усомнилась в его рассказе, хоть Стриженов и обманывал ее раньше, от того, как просто, без сомнений и раздумий она отдала картину стоимостью в сотни тысяч долларов.

Дмитрий взял полотно, осторожно перевернул его и с легким трепетом увидел на обороте музейный штамп. Глубоко вздохнув, положил картину в сумку и, не удержавшись, все же спросил пожилую женщину:

— Вам не жалко с ней расставаться?

Она с грустной улыбкой покачала головой:

— Мне жаль, что Егорушка погиб из-за нее. Он был хорошим. Жаль, что она не принесла ему счастья. А ее-то саму не жаль. А может, сложится еще, приедет сестричка Егорушкина из Лисичек, не захочет тащить все картины брата в деревню, да и подарит мне что-нибудь на память. Вот будет хорошо. — Она улыбнулась и крепко обняла Марго и Стриженова на прощание.

Уже на лестнице Дмитрий в последний раз обернулся на эту трогательную милую женщину и увидел краем глаза, как она перекрестила их уходящих, снова улыбнулась и осторожно затворила дверь.

На следующий день Дмитрий и Марго снова сели в «Сапсан» и несколько часов спустя вернулись в дождливый осенний Питер. Всю дорогу бесценное полотно Куинджи мирно лежало у Стриженова на дне небольшого светло-серого чемодана.

Посовещавшись с редактором, Дмитрий решил, что в конечном итоге картина принадлежит Государственному Русскому музею и именно туда ее следует вернуть. Уже в Питере они с Мамонтовым сделали несколько звонков, обстоятельно и серьезно обрисовали ситуацию официальным представителям музея, отправили по названным адресам материалы расследования, отрывки из романа Виктории, фотографии картины и показания Нины Фадеевой, которые любезно предоставил Слава Ладошкин.

Прошло еще три дня, и в редакцию газеты прибыла целая делегация из экспертов, сотрудников Русского музея и Министерства культуры. Владимир Петрович лично встретил влиятельных гостей у входа в здание, проводил в свой кабинет и вызвал Стриженова. Дмитрий подробно рассказал чиновникам и деятелям искусства о расследовании, своих выводах и домыслах, а под занавес достал из шкафа многострадальное полотно.

Разворачивая тонкую белую скатерть, в которую сердечная Мария Андреевна завернула картину, Стриженов боялся, что полотно окажется подделкой, что обнаруженная им работа лишь одна из копий кисти Солоновского. Но его опасения не подтвердились. Не прошло и десяти минут, как группа экспертов признала: полотно — действительно подлинник Куинджи. В тот же день картина «Ай-Петри. Крым» тихо и без всякого шума вернулась в музей. Стриженов и Мамонтов получили благодарности и небольшие денежные премии, а также предписание не публиковать материал о приключениях злополучной картины и незадачливого фальсификатора.

— Понимаете, — объяснял им внушительного вида мужчина, забиравший полотно, — картина и так подняла много шума и когда пропала, и когда вернулась обратно. После возвращения ее осмотрели, провели всевозможную экспертизу, признали подлинником. Об этом писали в новостях, как у нас, так и за рубежом. Тысячи людей ходили в музей смотреть на возвращенный шедевр. А теперь вы хотите сообщить им, что они любовались на подделку? Что сильнейшая в нашей стране экспертиза не отличила копию, пусть даже искусную, от подлинника? Ну уж нет, увольте! Вы даже не представляете, как такой скандал ударит по престижу музея, русской экспертизе, русской живописи, даже стране в целом. Полотно, разумеется, нужно вернуть, но мы сделаем это тихо.

Слушая эти доводы, Стриженов дышал тяжело и прерывисто. Раздражение и досада поднимались в нем как волна и грозили затопить и уничтожить все вокруг. Мамонтов, знавший характер своего лучшего журналиста, поглядывал на него опасливо и печально, предчувствуя громкий скандал. Он тоже был недоволен решением чиновников не раскрывать подробности кражи, но поделать ничего не мог. Продолжая объяснять и увещевать, внушительный мужчина раскрыл кожаный кейс и положил перед журналистом и редактором несколько листов бумаги: договор о неразглашении. Этот договор запрещал публиковать статью и раскрывать в прессе подробности похищения «Ай-Петри».

Дмитрий открыл было рот, чтобы послать этого умника ко всем чертям вместе с его бумагами. Пусть лучше спасибо скажет за расследование и возвращение шедевра. Но тут журналист вспомнил, как тепло отзывались о Солоновском Белоручко и Литовцева, Мария Андреевна и Петр Каменев, как описывали его клиенты. Стриженов замер на пару секунд. Потом взял ручку и быстро подписал договор. Это был минутный порыв, слабость, быть может, но, если вдуматься, ему и раньше не хотелось, чтобы история Игоря Солоновского стала достоянием общественности, тиражировалась в газетах, журналах, на телевидении и в Интернете. В глубине души Стриженов понимал: гениальный копиист, реставратор и фальсификатор хотел совсем иной славы.

Попрощавшись с чиновником и остолбеневшим Мамонтовым, Дмитрий вышел во двор и задумчиво уставился на тяжелые свинцовые тучи, всем весом навалившиеся на город. Казалось, они и его плотно придавили к земле, мешали дышать и думать. Постояв пару минут, Стриженов резко развернулся, бегом влетел на второй этаж, сел за свой стол и быстро, размашистым почерком написал заявление на отпуск. В его голове созрел отчаянный план побега из дождливого, серого города.

Тем же вечером, несмотря на сопротивление со стороны длинноногой блогерши, Стриженов купил два билета в Крым. Только туда, в одну сторону. Он решил хоть ненадолго расстаться с тяжелой неблагодарной работой, с заполошными буднями. Поймать немного южного солнца и запастись им на долгую петербургскую зиму. Распить с Ладошкиным несколько бутылок виски, про запас наесться пирожков, борщей и мясных рулетов его жены Сонечки, накормить ими худющую Марго. И быть может, если будет время и вдохновение, написать рассказ о гениальном художнике и мошеннике, так похожем на Игоря Солоновского.