Бог, страх и свобода - Денис Драгунский

Но неграмотные решительные люди, как выяснилось чуть позже, в наше грамотное время сами собой не родятся. С неба не падают. Их надо специально воспитывать. Учить говорить на новоязе: чем меньше слов, тем проще мысли. Зачем слово «сытость», когда гораздо логичнее и понятнее «неголод»?

Само общество, если вчитаться в Оруэлла, есть грандиозная метафора сознания. Внутренняя партия, внешняя партия и пролы — это же «Сверх-Я», «Я» и «Оно». Никто не знает, как живут внутренние партийцы, то есть элита Океании. Кто они, откуда берутся, каким законам подчиняются. Они и есть жесткое карающее «Сверх-Я», инстанция нормы, чаще всего не осознаваемая в этой своей функции, и уж точно непонятная в своем устройстве. Далее идет покорное ему «Я», то есть сознательное как таковое, члены внешней партии, люди образованные и даже отчасти склонные к размышлению, профессионалы, руководители среднего звена. И наконец, пролетарии, темный народ, социальное «Оно». Здесь нет моральных запретов и норм поведения. Секс, запрещенный в верхних слоях, бурлит в каждом переулке трущоб бессознательного. Убийства? Полиция туда не ходит. Образование? Все равно никто ничего не запомнит. Санитария и гигиена? Да помилуйте, они плодятся, как кролики.

Но Старший Брат думает и о них. По-доброму так думает, с улыбкой.

«1984» — роман о политических технологиях. О логике познания. Об историзме мышления. Вообще это философский роман-трактат, чего стоит одна концепция «коллективистского солипсизма»: это не только пропагандистский прием, не только результат умелого промывания мозгов, это важнейшая эпистемологическая проблема (прорывная книга Флека «Становление и развитие научного факта» (1935), в общем-то, о том же).

И еще это роман о любви и памяти, конечно же.

О слабом человеке, который был настолько беспомощен, что создал себе сильное общество. Которое его убивает и все никак не может убить. И не сможет, наверное. Разве что году этак в 4891 году.

Кстати говоря, первая массовая публикация романа «1984» на русском языке была 20 лет назад: в номерах 2–4 «Нового мира» за 1989 год.

До этого в СССР роман Оруэлла появился в самом начале 1950-х годов, в закрытом издании под грифом «для научных библиотек». Кажется, с нумерованными экземплярами. А первый обширный критический пересказ — в том же «Новом мире» уже в 1950 году. Советский агитпроп раньше всех понял, что этот странноватый роман — на самом деле книга своевременная и нужная.

Эти слоги, эти звуки — не заумная поэзия ХХ века. Это Кампанелла. Но не виртуозная скрипичная пьеса Паганини, хотя на первый слух похоже. Это штука куда более серьезная и влиятельная. Брат Томмазо Кампанелла, доминиканец (Domini canis — пес Господа, как истолковывали название ордена в те времена), родился в Южной Италии 5 сентября 1568 года. В тридцать лет он был заподозрен в республиканском заговоре и сел на пожизненное. Но просидел всего только двадцать семь лет, поскольку был помилован новым папой, и вышел на свободу в 1626 году. От греха он уехал в Париж, под крылышко кардинала Ришелье, где и умер в 1639 году, в последнем своем стихотворении приветствуя рождение младенца Луи-Дьедонне де Бурбона, будущего Людовика XIV, который, что интересно, родился тоже 5 сентября, но уже 1638 года. Еще более занятно то, что означенный Людовик получил прозвание Король-Солнце. Это странным образом рифмуется с названием самого главного труда Кампанеллы, написанного в тюрьме — «Город Солнца». Вымышленное братом Томмазо государство — республика, разумеется. Но во главе стоит некий правитель, имя которому О. Что на языке жителей этого города и означает «Солнце», то есть высшая степень человеческих добродетелей и совершенств. Подчеркну, что это не имя собственное, а ранг, своего рода звание, которое и позволяет занять указанный пост.

То есть сразу кое-что становится чуть яснее. Город Солнца так назван не потому, что там всегда ясная погода, и не в каком-то образном смысле (что, мол, освещает путь всем прочим странам и народам), а по простой причине. Город, управляемый человеком в ранге Солнца. Ну, как если бы столицу СССР назвали бы Генеральносекретарск. Или всю советскую страну назвали бы Цекакапеесесия (коллективное руководство, надо понимать!).

Книгу эту брат Томмазо написал в 1602 году, сам перевел на латынь в 1613-м и издал в 1623 году, продолжая отсиживать срок, — это я к вопросу о жестокости папских тюрем и беспощадности инквизиции. Но книга была сочинена, третий раз повторяю, в тюрьме, и поэтому тема надзора и наблюдения проходит красной, как говорится, нитью. Начнем с того, что сам Город Солнца построен таким образом, что его легко обозреть. Улицы — это своего рода галереи, куда выходят двери жилых покоев. Идея паноптикума — то есть строения, специально сделанного для удобства наблюдения за жителями, — придет позже, с развитием массовой школы и фабричной занятости. Но слово «наблюдать» (а также «доносить») лезет в глаза с каждой страницы. Старшие наблюдают за младшими, учителя — за учениками, сограждане (естественно, называемые братьями) — друг за другом. Инвалиды, которые не могут трудиться, должны наблюдать и сообщать о своих наблюдениях. Тем более что у глухих особо острое зрение, а у слепых — особо тонкий слух.

Глава государства называется Солнце, но брат Томмазо предпочитает называть его Метафизиком, то есть Философом. Ну, к этому нам не привыкать. Вождь народов — он и солнышко наше ясное, и корифей всех наук. Собственно, это и есть платонизм, от которого некуда деться: устройство государства на разумных основаниях. А на трибуне — главный философ страны.

Вождю-Солнцу у Кампанеллы помогают три министра — Пон, Син и Мор, что переводится как Сила, Мудрость и Любовь. Они и возглавляют соответствующие ведомства.

Сразу хочется вспомнить Оруэлла — Минимир, Минизобил, Миниправ и Минилюб. Потом осекаешься: какое отношение имеют мудрствования человека эпохи Возрождения к злому сарказму человека, видевшего нацизм и сталинизм? И вообще, Сила, Мудрость и Любовь — это тогдашние представления о составляющих нашей души, не более того. Да и ведомство Любви у Кампанеллы занято не политическим сыском, а евгеническими мероприятиями и вообще вопросами семьи, секса и деторождения. Но далее начинаешь понимать, что первое впечатление, в общем-то, было верным. Что все утопии берут начало от Платона, что Томас Мор, Кампанелла, потом французские социалисты, Чернышевский и даже, страшно сказать, Маркс с Лениным и Сталиным — это, в сущности, одно и то же. Во времена Кампанеллы Платон был почти таким же древним и почтенным, как сейчас. 2000 лет назад, 2400 лет назад — велика ли разница?

Как ни крути, в утопии мы видим как бы царство разума, построенное самим разумом на разумных основаниях. То есть перед нами метафора человеческой души в параметрах современной утописту науки. Но и злой критик и ниспровергатель утопии Джордж Оруэлл рисует нам ту же самую метафору, но с поправкой на психоанализ. Город Солнца — это душа, как ее понимали в XVI веке, как ее понимал Бэкон. Океания — душа, в которой есть «Оно» (пролы), «Я» (внешняя партия), «Сверх-Я» (внутренняя партия) и неустранимый первичный объект (Старший Брат). Собственно, работа Миниправа в сотрудничестве с Минилюбом — это работа бессознательного. Беспокоящий объект вытесняется в невротической психике и «распыляется» (то есть превращается не только в информационное, но и в физическое ничто) в тоталитарной Океании.