Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет - Джузеппе Туччи

В садху это сознание-освободитель присутствует не как понятие диалектики и теологии, но как жизненный опыт; он сам и есть это космическое сознание в своем вечном настоящем и в своей адамантовой чистоте. Поэтому садху входит в храмы и не преклоняется ни перед какими изображениями: боги, которым поклоняются толпы, не что иное как искорки и проблески того Огня, который дает и питает жизнь. Садху суть «совершенные», те, кто преодолел в сознательном слиянии с сущим все противоположения, все противоречия, все случайности и относительности, сталкивающиеся друг с другом в процессе становления. Они приходят к этим горам и бескрайним просторам не для того, чтобы молиться и приблизиться к какому-либо богу.

«Господь здесь, внутри нас, а не там, на горе. Гора всего лишь куча камней. Но все люди не могут подняться в одно мгновение к вершинам нашего созерцания: жизнь духа есть восхождение – кто начинает его издалека, кто – вблизи; но если пути различны, а они непременно должны быть различны, так как люди мыслят, воспринимают и чувствуют по-разному, – итак, если пути разнообразны, то конечный пункт един». Это говорил мне мой друг Бхумананда, с которым мы беседовали в долгие дни переходов и стоянок; вечером – нет: это время для молитвы. Ученики и паломники собираются вокруг садху, поют вместе священные гимны в сопровождении фисгармонии, читают молитвы, разражаясь литаниями, которые на санскрите называются киртана и представляют собой тысячекратное повторение имени одного из божеств со всё возрастающей вибрацией, в экзальтации, часто достигающей почти патологического уровня. Садху, в одеяниях цвета охры, сидит напротив учеников на шкуре леопарда. С одной стороны – люди, жаждущие бога, нетерпящие увидеть его образ, почувствовать связь с ним, со всей эмоциональностью своей страстной человечности; с другой – недвижимый аскет, с остановившимся в созерцании взглядом, со ставшим практически неуловимым дыханием, отрешившийся от плоти, оставивший пределы человеческой природы ради иных миров.

Начинаем наш паломнический путь вокруг священной горы: мы осуществим его в четыре этапа, по количеству монастырей, расположенных вблизи четырех основных пунктов великого массива Кайласа. Хмурое небо, к сожалению, скрывает большую часть окружающего нас великолепия. Наша первая остановка в монастыре Гьянтраг[32] неудачна: под хлещущим ливнем мы добрались до этого одинокого гомпа, находящегося вне проторенных дорог, вдалеке от подобия естественного коридора, окружающего Кайлас. Сюда можно добраться из Дарчина, поднимаясь вверх по крутому обрыву и пересекая затем долину, которая постепенно превращается в красивую котловину, со всех сторон окруженную отвесными скалами, покрытыми вечными снегами с их нетронутой белизной. Как раз посреди этого амфитеатра одиноко возвышается конусовидный холм; на его вершине стройная громада монастыря Гьянтраг словно старается последовать устремлению земли к небу, формируя практически единый монолит со скалой, на которой он построен. Истинно настоящая обитель отшельников, ибо одиночество не могло бы быть более полным и безмолвным.

Монастырь Гьянтраг

Монастырь принадлежит секте дигумпа; более того, традиция повествует, что он был возведен самим основателем секты. Гомпа содержит настенные росписи приблизительно XVII века; покрытый серебром чортен, который должен заключать в себе реликвии знаменитого ламы той же секты; кольчуги и мечи, захваченные, по словам хранителя монастыря, у Зоравара. Однако лишь мечи могли принадлежать воинам догра, кольчуги же более древние. Повсюду по мрачным углам монастыря вывешены реликвии, оставленные индийскими садху, которые, кажется, оказывали особое предпочтение этому месту, как раз предназначенному для тех, кто отрекся от мира и стремится исчезнуть в несказанной тайне сущего. Хранители храма до сих пор с восхищением говорят об Ананд Сингхе, проведшем долгие годы в этом монастыре, питаясь, подобно Миларепе, лишь травой, которую щиплют овцы, да дикой крапивой. Другой отшельник в течение года жил во впадине у подножия монастыря, совершенно голый, практикуя особый вид йоги под названием тум-мо; согласно этому опыту, превосходство духа над телом реализуется, побеждая, даже в самом суровом климате, любое ощущение холода.

Я уже неоднократно писал об этих уникальнейших практиках и подробнее буду обсуждать их в книге, посвященной религиозной психологии тибетцев, которую готовлю сейчас [24]. Напомню лишь, что тум-мо служит развитию внутреннего жара, являясь своего рода преднамеренной гипертермией, в чем легко убедиться: достаточно накинуть влажную простыню на тело аскета, практикующего это упражнение, чтобы увидеть ее высохнувшей за короткое время. Подобные упражнения имеют древнейшее происхождение в мистических школах Индии и Тибета и основываются на особой физиологии, практически ставящей физическое тело под контроль некоего воображаемого тела, разделенного на психические центры, которые и руководят процессом медитации. Таких центров шесть: около темени, между глаз, на уровне горла, сердца, пупа и половых органов; они воображаются в виде цветов лотоса с различным количеством лепестков, на каждом из которых изображены мистические слоги разного цвета. На этих слогах и их символическом значении необходимо сосредотачиваться во время медитации, утратив, однако, предварительно сознание отдельности собственной индивидуальной личности и отождествив себя с определенными духовными планами, выражаемыми символически, посредством имен и традиционных изображений особых божеств махаяны. Я сказал «духовные планы», а не «божества», так как в буддизме не существует божеств как объективной реальности, божества олимпа махаяны имеют только символическое значение, так как являются лишь эфемерными вспышками космического сознания в его беспрерывном процессе эволюции и инволюции, то есть восхождения и нисхождения в вечном действии, представленном в любом живом существе дыхательным циклом.

Владеть дыханием означает руководить космической энергией, и так как она является Высшим Разумом в действии, означает также знать пути, по которым можно возвратиться от обстоятельства феномена к миру архетипов и бытия вечного.

Хатха-йога как раз учит овладевать этой космической энергией, присутствующей в нас и проявляющейся в виде дыхания, и таким образом добиться впоследствии четкого контроля над наиболее нестабильным и переменчивым объектом, который только можно себе представить, то есть над нашим сознанием, находящимся в постоянном возбуждении, всегда готовым к отклонению, рассредоточению и устремлению за самыми разнообразными впечатлениями внешнего мира. Подобным образом йога, воздействуя как на психическую, так и на физическую стороны жизни человека, которые она, впрочем, рассматривает в качестве тесно связанных друг с другом, предлагает совершить немедленное отторжение от плана повседневного человеческого земного опыта и быстро реализовать в себе совершенное знание наивысшего блаженства. Вот почему хатха-йога названа «быстрым путем», то есть практикой, которая быстрее любой другой аскетической дисциплины приводит к освобождению. Тот, кто следует ее предписаниям, пробуждает в себе новые возможности: он уже более не простой смертный, а сиддха, то есть совершенный человек, – один из тех, кто достиг своей цели, кто полностью реализовал свою истинную сущность. Именно по причине данного соединения и слияния с высшим пределом вещей, он исполняется сил, недоступных обыкновенным людям, и его тавматургические возможности не имеют границ [25].