Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР - Андрей Елпатьевский

Помимо военной документации и текстов, оставленных дивизионерами, имеются фотографии, ими сделанные. На некоторых из них сфотографированы местные жители, почти всегда женщины, не обязательно молодые; на фотографиях запечатлена деревенская изба, в которой испанец жил или был соседом. Большинство лиц местных жителей кажутся мягкими, они часто улыбаются, хотя на других отражается смирение.

В любом случае, – говорит автор, – речь идет о крайне небольшом количестве таких дивизионеров, и ясно, что другие действовали много хуже и вели себя как солдаты-захватчики, вне зависимости от того, нравился им коммунистический режим или нет. Мы знаем, что в некоторых республиках СССР, где жили нерусские народы, часть населения приняла немцев как освободителей от господства русских и коммунистов, веря, что Третий Рейх им поможет стать независимыми. Но варварское обращение с гражданским населением и военная оккупация, направленная на эксплуатацию энергетических ресурсов, быстро зачеркнули все надежды в этом смысле. Кроме того, часть населения в деревнях, занятых испанцами, сотрудничала с партизанами, как и в других местах.

Хотя мы не имеем в достаточном количестве документов по этому поводу, – отмечает Родригес, – можно предположить, что совместное проживание с русскими в населенных пунктах, занятых испанцами, должно было дать определенный опыт как тем, так и другим. Да, испанцы были захватнической армией, а русские – завоеванным народом, и отношения должны были быть сложными, но мы не имеем сведений о жалобах a posteriori от советских властей по поводу обращения испанцев с населением оккупированных поселков. И кажется логичным думать, что русские видели в испанцах оккупантов благожелательных, очень отличающихся от немецких сил Вермахта и СС, которые осуществляли операции по депортации и уничтожению. Можно думать, что в общих чертах отношения между солдатами и гражданским населением строились на эксплуатации со стороны захватчиков, но также и на уважении, а часто и на помощи в выживании в военной ситуации.

Теоретически, некоторые формы отношений были запрещены дивизионерам. Инструкции немецкого командования запрещали интимные отношения с русскими женщинами, подразумевая под этим объятия, танцы, посещения их дома. Эта мера должна была поддерживать дистанцию с врагом и предупредить возможность того, чтобы деревенские девушки могли войти в контакт с партизанами и сообщить им информацию. Предлагались определенные меры для подкупа населения с целью выявления партизан.

В то же время, несмотря на инструкции относительно связей с обитателями деревень, некоторые испанцы завоевывали там доверие. И часть местного населения готова была общаться с ними в свободное время, и даже приглашала их, что позволяло жителям хоть на время забыть, что идет война, и об отсутствии молодых мужчин. Испанцы участвовали в танцах и в играх с паненками. Несмотря на существовавший запрет покидать определенную тыловую зону, некоторые солдаты и унтер-офицеры нарушали этот приказ в поисках женщин и получали желаемое, иногда даже в знак протеста против варварского поведения наци.

Ясно, что поведение испанцев существенно различалось в зависимости от того, с какой из трех категорий населения они общались: с населением занятых деревень, с военнопленными из Красной Армии или с захваченными партизанами. Дивизионеры получали множество инструкций от немецкого командования по поводу военнопленных и партизан.

Испанцы увидели первых военнопленных в конце июля 1941 г. в Польше. В дневнике 2-й роты Санитарной группы, отредактированном врачом капитаном Луисом Родригесом де ла Борболья и Алькала, мы читаем, – пишет Родригес, – описание бедственного состояния этих людей, лишенных достоинства и не знающих, что их ждет в будущем:

«Отсюда видны первые колонны русских военнопленных, с лицами преступников и отчаянием во взглядах. Они шли под надзором нескольких немецких солдат. Все они имели вид нищенский и грязный. Некоторые не могли идти, и их везли в телегах. Очень редко у кого были сапоги на обернутых тряпками ногах. Глядя на них, легко было понять, что из этих людей нельзя было составить армию. Они были в лучшем случае шайкой грабителей и убийц, потому что их лица отражали темную душу, из которой их руководители и комиссары вытравили всё духовное, чтобы оставить животную свободу. Колонна русских военнопленных была достаточной, чтобы убедить последнего пессимиста в том, что победа должна быть нашей» (С. 226).

Однако, для других испанцев военнопленные были людьми, которые попали в безнадежную ситуацию, а не существами, в лицах которых можно было разглядеть только демонов. Немцы начали уже систематическое уничтожение большей части военнопленных, хотя и оставляли жизнь некоторым из них, для использования в качестве рабской рабочей силы на территории Рейха или в прифронтовых зонах, – что было запрещено международными конвенциями о военнопленных. В течение первых недель пребывания испанцев на фронте у Волхова немцы предоставили им военнопленных для сооружения фортификаций и для других работ. Потом сами испанцы захватили несколько сот пленных; между июлем 1941 и январем 1942 гг. всего их было девятьсот шестьдесят пять, и к ним надо прибавить некоторое число дезертиров из Красной Армии, которых также было достаточно много в этот период. Эти военнопленные должны были быть переданы немцам, но, как часто случается на войне и в гражданской жизни, не все инструкции выполнялись, и часть пленных работала и жила в казарме, быстро построенной ими самими в испанском секторе. Тем не менее насущная потребность в принудительном ручном труде в Германии привела к сохранению жизни большого числа военнопленных, и начиная с июля 1942 г. всех военнопленных пришлось передать в ближайший немецкий пункт для отправки в Рейх. Кроме того, в течение последующих месяцев часть военнопленных после испытательного периода была включена в армию, руководимую генералом Власовым, который сражался на стороне немцев против советского режима.

Ни советские, ни испанцы не уважали и не будут уважать жизнь военнопленных, тем более раненых, – пишет автор книги «О героях и нежелательных». Логично, что на эту тему никто не хочет говорить и она мало отражена в письменных источниках: можно не сомневаться, что после тяжелого боя, где погибли товарищи, с которыми ты проводил хорошие и плохие минуты, отношение к жизни плененного врага соответствующее, и законы войны не соблюдаются ни вчера и ни сегодня, и незачем приводить всем известные примеры. В большинстве случаев плохого обращения с военнопленными и добивания раненых вместо спасения их жизней сразу после того, как солдаты видели, как «наши погибли» от рук этих врагов, победители не искали каких-либо оправданий.

Тем не менее, по рассказам дивизионеров советские военнопленные представляются как услужливые и послушные люди. Объяснялось это военной обстановкой, пассивностью и отсутствием инициативы – обычными характеристиками русских, которые превратились в результате революции 1917 г. в существ, вырванных из привычной жизни. Ни в одном источнике не фигурируют акты неповиновения или саботажа со стороны военнопленных, и можно с уверенностью сказать, что испанцы обращались с ними много лучше, чем немцы. Это явилось основанием для подарка Муньосу Грандесу трех икон от русского «алькальда Новгорода» – факт, который не потерял значения, несмотря на осуждение властями, назначенными немцами после оккупации города. В свою очередь, Ридруэхо, слова которого представляются достоверным источником, приводит следующий рассказ о военнопленных, которые работали в поселке Отенский: