Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР - Андрей Елпатьевский

Мы опускаем подробное описание боевых действий дивизии на Ленинградском фронте, в частности, сражения у Красного Бора, оцениваемого как самую большая битва дивизии и приведшего к ее поражению.

Особый интерес представляет для нас шестая глава книги, названная «Испанцы против испанцев»

Родригес так излагает свой взгляд на испанскую гражданскую войну:

Гражданская война не закончилась в апреле 1939 г. Прекратились военные действия, но ни в какой войне, тем более в такой, где граждане одной нации противостоят друг другу, открытые раны не затягиваются в тот момент, когда одна из воюющих сторон считает что вражеская армия полностью разгромлена. Не было воли для примирения, и не было времени для того, чтобы представители умеренных сил с обеих сторон, а потом новые поколения испанцев сделали бы первые шаги в этом направлении. Факты и мифы войны были еще очень свежи в умах и сердцах, особенно у тех, кто более всего пострадал; среди них были испанцы разных поколений. Правда, к концу войны, как и в ее начале, было достаточно людей, которые не причисляли себя ни к одной из враждующих сторон. Но им не всегда удавалось оказаться на стороне победителей, которые не уставали напоминать о своей победе. По этой причине оставались в одиночестве те, кто были и будут считаться воплощеним зла, анти-Испанией, будь это активисты и солдаты разгромленной армии, политические и профсоюзные деятели, или люди, признанные опасными для победителей, как это случилось с республиканскими педагогами. Все эти ситуации, – пишет Родригес, – мы можем увидеть, реконструируя историю Испанской Дивизии.

Память о гражданской войне была свежа в испанском экспедиционном корпусе, и конечно, чувствовалась в пропагандистских текстах в течение военной кампании. Родригес пишет, что уже со 2 августа 1941 года специальная секция пропаганды в Главном Штабе дивизии начала выпускать стенные газеты и дивизионный еженедельник Nuestro Boletin, а с февраля 1942 г. в Таллине печаталось еще одно пропагандистское издание. Но несмотря на все средства пропаганды, включая беседы офицеров в отрядах, моральный дух дивизионеров падал и многие хотели вернуться, потому что было видно, что дела идут плохо. Также росло и недоверие к командованию, особенно начиная с середины 1942 г., поскольку число добровольцев уменьшалось, и они заменялись принудительно рекрутируемыми. Соответствующие подразделения Главного штаба Дивизии очень беспокоила опасность распространения коммунизма и левых идей среди солдат, в случае контактов последних с красными в изгнании в России, а также на территории Франции, Третьего Рейха, где те были заняты принудительным трудом. Там жило несколько тысяч испанских коммунистов-изгнанников, и было логично предполагать, что они сотрудничают с Красной Армией. Инструкции на этот счет дивизионеры получили еще в Графенворте. Там один из бывших русских офицеров-антикоммунистов, работавших в картографии, был направлен в ближайший концентрационный лагерь русских военнопленных, чтобы получить рабочую силу, и от немецкого персонала лагеря узнал, что среди военнопленных было три испанца. Мы не знаем, что сталось с ними, – пишет Родригес. Главный штаб дивизии посылал своих агентов и в СССР. Так, известен случай с Рамиро Гарсией Мартинесом, который описал свои перипетии, часть которых была выдумана, но часть документирована (Ramiro Garcia de Ledesmf (seud.) Encrucijada en la nieve. Un servicio de inteligencia desde la Division Azul, Grenada, 1996). Он побывал в России в 1943 году.

Родригес описывает участие испанских эмигрантов в Отечественной войне и подтверждает, что имеются документы о захвате какой-то их части патрулями дивизии. В документации дивизии они названы «испанцами-парашютистами». Один из них на допросе назвался Андрес Сан Висенте Хименес, двадцати лет, он был одним из детей, эвакуированных (вместе с братом) из Бильбао в СССР. В 1940 он вступил в Красную Армию и потом участвовал в актах саботажа против Вермахта (С. 290).

Отдельный параграф посвящает Родригес советской пропаганде, отмечая, что в советской службе существовали специальные секции, работавшие отдельно на каждое из иностранных формирований, воевавших на стороне Вермахта. В отношении испанцев пропаганда была рассчитана на людей ручного труда и на часть представителей среднего класса. Родригес подчеркивает, что это было ошибкой в отношении первого состава дивизии, хотя потом ситуация изменилась. Но вначале в ответ на призывы, испанскую музыку и республиканский гимн дивизионеры отвечали пением фалангистского гимна и криками «Смерть России», «Смерть испанской Республике». Упоминает он и о листовках, призывавших сдаваться и переходить к русским; листовки служили «пропуском» для перехода. Они обращались к гордости испанцев, представляемых в качестве немецких марионеток, обманутых и втянутых в войну. Помимо листовок были и листы большого формата с заглавием La Verdad, где печатались статьи о провалах немецкой армии, письма перебежчиков к дивизионерам. Более подробно на том, что пишет Родригес об испанских дезертирах и военнопленных, мы остановимся ниже.

«Поиску «принудительных» добровольцев» Родригес также посвящает параграф, отмечая, что политический уровень дивизионеров значительно понизился с началом весны 1942 г. Поиски добровольцев не ограничивались казармами. Привлекалась молодежь, у которой политическое прошлое плохо совмещалось с режимом Франко, и им предлагалось для «очищения» и чтобы загладить «ошибки» прошлого, либо свои собственные, либо родителей, вступить в Дивизию. Так например, произошло с тремя братьями Сигесами: Луисом, Мануэлем и Карлосом. Они были кузенами по матери писателя Асорина (псевдоним Хосе Мартинеса Руиса) и детьми валенсийского писателя Мануэля Сигеса. Они пробыли в России до ноября 1943 г.

Увеличилось параллельно и число нежелательных, более тысячи из них было репатриировано из дивизии под конвоем. Документация соответствующей секции Генерального штаба дивизии содержит 2 271 дело нежелательных, которых военное командование считало носителями «вредных» тенденций политического, социального или сексуального характера. Первыми возвращенными – в августе 1941 г. – были 13 человек, больных венерическими болезнями; вторая экспедиция возвращенных относится к 4 сентября 1941 г., третья – к 19 сентября, и с этого времени их число увеличивается. Если в январе 1942 г. было восемнадцать репатриированных, в феврале – пятнадцать, то в марте – сорок два, среди которых фигурировало восемь офицеров и десять младших офицеров, по следующим мотивам: плохое поведение, неуживчивый характер, плохое исполнение долга, недостаточное усердие в службе, неуважение своих начальников и плохое обращение с подчиненными.

Однако, – пишет Родригес, – большая часть просмотренных карточек относится к последующему периоду, начиная с середины 1942 г., и уже политические причины фигурируют в делах большей части репатриированных. Во многих карточках отмечается, что заслуживающий квалификацию нежелательного происходит из Легиона. Таков случай Хуана Ариаса Франсеса:

«Красный, вор, плохого поведения, дезертировал из испанской армии для перехода во французское Марокко. Был схвачен, когда пытался перейти в карательный отряд Легиона. Поступив в дивизию, снова дезертировал в Ригу, был в сговоре с другими тремя товарищами-легионе-рами, которые сопровождали его во всех побегах, включая последний».