Будущее Земли. Наша планета в борьбе за жизнь - Эдвард Уилсон

Но вернемся из мира грез в реальный мир. Через несколько лет после того, как группа орнитологов сообщила о следах белоклювых дятлов, я отправился в путешествие по Чоктаватчи. Это было очень увлекательно даже без белоклювых дятлов. Чоктаватчи — типичная для этого региона прибрежная река: густой субтропический пойменный лес, ведущие в никуда притоки, буйство самых разных форм жизни повсюду, несколько видов черепах — так называемые скутеры и ползуны, — соскальзывающих с ветвей поваленных деревьев и исчезающих из виду сразу, как вы к ним приближаетесь. Выше по реке с шумом ныряют аллигаторы, иногда довольно крупные.

Я знал, что шансы невелики, но втайне надеялся, что смогу сам увидеть белоклювого дятла. Сопровождавший меня М. Дэвис, крупный землевладелец и активный борец за сохранение дикой природы на побережье Мексиканского залива, который знал этот район как свои пять пальцев, был настроен весьма скептически. Он сказал мне: «Послушай, если бы я действительно хотел узнать, есть тут белоклювые дятлы или нет, я бы поднялся вверх по течению, поговорил бы с местными знатоками и предложил хорошую награду за доказательства существования популяции этих птиц. Разумеется, я не имею в виду мертвых дятлов».

Однажды я завтракал с группой натуралистов в только что отремонтированном амбаре Дэвиса, готовясь провести день за полевыми исследованиями. Как-то сам собой разговор зашел о возможности существования белоклювых дятлов в пойме Чоктаватчи. Все сошлись на том, что это невозможно — никто не хотел показаться излишне легковерным, — пока один из присутствующих не сказал, что у него есть интересная аудиозапись птичьего голоса и он хотел бы ее нам проиграть. Он включил запись, и мы услышали: «Пит-пит, пит-пит». Опытный орнитолог, который был в числе завтракавших, негромко произнес: «Это белоклювый дятел». Возможно, это он и был, но я — реалист. Подозреваю, запись была сделана 60 лет назад в Сингер-Тракт в Луизиане. Один из самых эффектных видов птиц Америки, столь же легендарный, как и американский журавль или калифорнийский кондор, белоклювый дятел стал жертвой вырубки кипарисов и других крупных деревьев, от которых зависело его существование. Сингер-Тракт стал его последним пристанищем, и, когда эту местность тоже расчистили от леса, вместе с деревьями исчезли и дятлы.

Давайте теперь вернемся на мгновение в мир фантазии. Подумайте, что бы вы сказали, если бы именно вам довелось сделать это историческое открытие. Представьте, что вы живете на юге США 100 лет назад, когда белоклювые дятлы уже были редкостью, но все-таки время от времени показывались людям. Теперь представьте, что вы не видели представителей этого вида птиц никогда прежде. И вот вы оказываетесь лицом к лицу с белоклювым дятлом. Скорее всего, вы отреагировали бы так, как и большинство из нас: «Боже, что это?» Всякий, кому, как когда-то мне на Коста-Рике, довелось бы наблюдать с открытым ртом за парой красивых крупных дятлов, внезапно появляющихся непонятно откуда и усаживающихся на ветку прямо над головой, отреагировал бы точно так же.

И вот как-то так получилось, что еще много лет назад за белоклювыми дятлами закрепилось название «божественные птицы».

Рассказывая все это, я не призываю вас отправиться в путешествие в пойму Чоктаватчи. Я хочу помочь вам понять ту страсть, с которой относятся к своему делу натуралисты. За свою жизнь все мы непременно совершаем хотя бы одно открытие, случайно встречая представителей неизвестного науке, исчезнувшего, но вдруг воскресшего, просто редкого или необычного вида. Это можно сравнить с моментом божественного откровения. Такой вид может встретиться где угодно и когда угодно. В зависимости от того, любитель вы или профессионал, существо перед вами может оказаться, например, божественной саламандрой, божественной бабочкой, божественным пауком или даже — если опуститься на ступеньку ниже по бесконечной лестнице биоразнообразия — божественным вирусом. Каждый живущий вид представляет ценность для нас. Натуралисты живут ради таких вот моментов божественного откровения. И мы хотим сохранить этот уникальный опыт для всех последующих поколений.

Чтобы сохранить биоразнообразие, необходимо понимать, как виды, входящие в одну экосистему, взаимодействуют друг с другом. Это должно быть очевидно и ученым, и людям, далеким от науки. Но наши знания о взаимодействиях настолько скудны, а отрасль научного знания, занимающаяся изучением экосистем, настолько слабо развита, что мы не можем ответить на большинство стоящих перед нами вопросов или решить хотя бы самые простые проблемы в этой области.

Как ученый с опытом полевых и теоретических исследований в области изучения экосистем, я считаю своим долгом еще раз остановиться на проблемах, сохраняющихся в этой отрасли биологического знания, обусловленных недостаточностью проводимой работы и ее несоответствием текущим задачам. Особенно плохо в рамках традиционных подходов к анализу экосистем разработаны вопросы способов взаимодействия видов между собой. Разумеется, недостатка в сложных математических моделях нет.

Когда данных мало, строить модели легко — слишком легко.

Не поймите меня превратно. Любые экологические исследования, независимо от уровня абстракции, нужны и интересны. Молодым ученым с хорошей математической подготовкой они гарантируют светлое будущее и даже моменты научных озарений. Несмотря на это, по степени привлекательности для любителей чистого научного знания современная экология уступает даже экономике. Как и в этой маргинальной науке, которой недостает данных о врожденных и приобретенных факторах, определяющих экономическое поведение индивидов, главное препятствие в работе экологов — база данных с информацией для идентификации и изучения эволюции образующих экосистемы видов. Добавьте сюда абсолютную нелинейность, которая, подобно угрю в руках ловца, извивается, так и норовя выскользнуть всякий раз, когда вы пытаетесь отыскать общую логику в реальных действиях реальных существ и персонажей. Как бы там ни было, теоретикам пока не под силу охватить близкую к бесконечной сложность реального мира, состоящего не из двух-трех, а огромного, обычно даже не поддающегося подсчету, числа видов.

В редких случаях анализ данных может помочь экологам выявить частичные корреляции, приоткрывающие завесу над причинами происходящих в окружающей среде изменений. Одна из них — вызванное глобальным потеплением увеличение численности короедов в хвойных лесах, приводящее к более частым лесным пожарам. Вторая — общее расширение границ фундаментальных экологических ниш, занимаемых различными видами, на фоне снижения разнообразия видов в рамках экосистем, как это, например, происходит в арктических экосистемах и экосистемах с умеренным северным климатом. Отдельные виды в среднем встречаются в большем количестве мест обитания. Они потребляют более разнообразную пищу. Еще одна общемировая тенденция заключается в увеличении разнообразия лишайников, хвойных и тли при движении к северу параллельно с уменьшением разнообразия орхидей, бабочек и рептилий. Впрочем, как правило, ключевые экологические факторы изменения биоразнообразия поддаются анализу только при изучении экосистем, которые очень малы и обладают относительно небольшим биоразнообразием.