Будущее Земли. Наша планета в борьбе за жизнь - Эдвард Уилсон

Однако с естественнонаучной точки зрения за этим маневром скрывается нечто куда более интересное, чем просто рекорд по прыжкам в длину. Недаром эволюцию хищников и жертв часто сравнивают с гонкой вооружений. Оказывается, некоторые виды муравьев в ходе эволюции нашли способ «обскакать» коллембол. С ловким прыгуном они справляются двумя разными путями. Первый — на охоту выходит такое число особей, что, как бы коллембола ни прыгала, она всегда приземляется рядом с очередным хищником.

Второе адаптационное изменение — пример одного из самых высокоточных и изысканных способов охоты во всем животном мире. Я наблюдал его у нескольких видов муравьев, принадлежащих к таксономической группе Dacetini. В поясной части муравьев этой группы есть участки ткани, от которых исходит привлекающий коллембол запах. Почувствовав приближение коллемболы, муравей замирает. Затем, полагаясь на органы обоняния, расположенные на кончиках двух раскачивающихся из стороны в сторону усиков, он начинает медленно двигаться по направлению к жертве. При этом муравей широко раскрывает свои длинные острые мандибулы (у некоторых видов угол между ними может превышать 180°) и держит их наготове, чтобы сомкнуть в любой момент. Перед открытыми мандибулами торчат два длинных волоска, которые работают по принципу спускового крючка. Когда один или оба волоска касаются коллемболы, мандибулы захлопываются, причем мгновенно, двигаясь быстрее, чем может видеть наш глаз, и быстрее, чем может отскочить коллембола. Мандибулы пронзают жертву длинными зубцами, расположенными на их внутренней поверхности. В этот момент коллембола выпускает свое прыгательное приспособление, но все напрасно — хищник прочно удерживает жертву, даже находясь в воздухе.

В один из моих недавних визитов в национальный парк я с разрешения смотрителя отломил от ствола лежащего на земле дерева кусочек коры и увидел там троих крошечных членистоногих, похожих на симфил — представителей еще одной группы скрытных насекомоподобных существ, которыми иногда питаются муравьи, чьей основной добычей являются коллемболы. Те, которых нашел я, принадлежали к особой группе шестиногих членистоногих под названием «япигиды». Их отличает наличие пары клещевидных церок в задней части тела. Несмотря на многообразие видов этого семейства по всему миру, об их биологических характеристиках известно очень мало. Чем они питаются, каков их жизненный цикл, зачем им церки в таком необычном месте? На все эти вопросы у меня нет ответа. Нет у меня ответа, как у любого другого биолога, и на вопрос о том, что будет, если все они вдруг исчезнут. Мне тогда пришла в голову мысль, что, если бы у меня была вторая жизнь, я бы вполне мог посвятить ее япигидам.

Теперь задумайтесь, сколько видов одних только мух вы поймаете в поле летним днем, если просто проведете сачком по растительному покрову туда и обратно. (Попробуйте как-нибудь — вы удивитесь тому, что увидите.) Затем, если будет время, поразмышляйте над тем, что каждый из этих видов живых организмов приспособлен к определенному виду пищи — это могут быть фрукты, пыльца, грибы, помет, падаль или даже ваша кровь, если вы разрешите полакомиться ею. Некоторые мухи паразитируют на других насекомых — и не просто на любых насекомых, а на одном или нескольких видах из тысяч существующих, то есть именно тех, к которым они приспособились. Когда в подростковом возрасте я вдруг осознал это, я захотел стать дептеристом — энтомологом, занимающимся изучением мух. Меня завораживали изящные маленькие мухи семейства зеленушек (Dolichopodidae), которые, сидя на листьях растений под лучами солнца, как будто выставляли напоказ свои яркие тельца, переливавшиеся всеми оттенками синего и зеленого металлика. Сколько видов их там было? Зачем они двигались так, чтобы их было как можно лучше видно, как тогда казалось мне? Где и как они жили, когда были личинками? Но потом я увлекся муравьями. Хотя в то время я жил в Северной Алабаме, вдали от тропиков, на заднем дворе нашего дома я обнаружил колонию муравьев-легионеров. Это был аборигенный вид, представляющий собой миниатюрную версию тех муравьев-легионеров, которые вселяют ужас в обитателей лесов Центральной и Южной Америки. Я последовал за быстро движущейся колонной муравьев — сначала они пересекли соседний двор, потом перебрались через дорогу и устремились в небольшой перелесок. В хвосте процессии я увидел паразитирующую на них чешуйницу и других насекомых-нахлебников. Мои красивые маленькие мухи-зеленушки не могли составить конкуренцию этому удивительному зрелищу, и я решил специализироваться на муравьях. Тогда я не мог себе даже представить всю глубину и бесконечную красоту того мира, в который входил.

Каждая экосистема — будь это пруд, луг, коралловый риф или какая-либо другая из тысяч различных экосистем, существующих по всему миру, — представляет собой паутину приспособившихся к определенным условия организмов, которые тесно сплетены друг с другом множеством невидимых связей. Вид, представляющий собой совокупность популяций свободно скрещивающихся особей, взаимодействует с определенной группой других видов в рамках экосистемы. Взаимодействие это может быть интенсивным или слабым. Или его может не быть совсем. А учитывая, что в большей части экосистем большинство видов даже не выявлены, как могут биологи определить многочисленные взаимодействия между ними? Как можем мы прогнозировать изменения в экосистеме в случае исчезновения одного, давно существовавшего в ней вида или вторжения другого вида, ранее в ней отсутствовавшего? В лучшем случае мы располагаем отрывочными данными, выискивая всевозможные подсказки и подменяя факты догадками.

Тем из нас, кто действительно занимался изучением экосистем на уровне их видового состава в полевых условиях, так и не удалось добиться чего-то большего, чем изучение самого минимального набора обычных видов, представляющих лишь крошечную часть всего объема фауны и флоры такой экосистемы. Благодаря этой работе мы получили общее представление об экосистемах мангровых островков, небольших прудов, приливных бассейнов и антарктических оазисов. В ходе изучения этих миниатюрных местообитаний мы стали лучше понимать, как происходит процесс колонизации, а также узнали ряд удивительных фактов о хищничестве и колонизации как факторах, определяющих равновесие экосистемы с точки зрения биоразнообразия. Мы можем кое-что рассказать о влиянии сезонных и климатических колебаний, а также о последствиях некоторых видов человеческого вмешательства. Но все-таки мы вынуждены признать, что изучение экосистем как научная дисциплина находится приблизительно на той же стадии, на которой, скажем, психология или биохимия находились в начале XX в., до революционных изменений, которыми сопровождалось появление молекулярной генетики и клеточной биологии.

Что нам дает знание принципов устройства природы в контексте движения в защиту окружающей среды и идеологии антропоцена? Пока можно сказать только следующее. Чтобы сохранить биоразнообразие, необходимо проявлять максимальную осторожность в обращении с природными экосистемами Земли. Причем этот принцип должен соблюдаться неукоснительно. Необходимо стойко держать оборону, пока мы — ученые и общественность — не узнаем больше о них. Действовать нужно очень аккуратно — изучать, обсуждать, планировать. Жизни на Земле нужно дать шанс на выживание. Нужно избегать универсальных решений и безответственных разговоров о быстрых полумерах, в особенности тех, которые могут нанести миру природы непоправимый ущерб.