Безумно счастливые. Часть 2. Продолжение невероятно смешных рассказов о нашей обычной жизни - Дженни Лоусон

Однако лучше уж так, чем посещать те магазины, в которых не бывает одежды больше сорок восьмого размера, где мне приходится делать вид, что я зашла посмотреть на шарфы и бижутерию вместе с остальными женщинами с округлыми формами, тоже чувствующими себя оскорбленными. Обычно это лишь косвенные оскорбления, однако порой они самые что ни на есть прямые, как в тот раз, когда продавец посмотрела на меня так, словно я мишленовский человечек, и сказала:

– Не думаю, что у нас найдется ваш размер.

В этот момент я почувствовала себя чертовски дерьмово, но женщина во мне взбунтовалась, так что я объяснила, что пришла подобрать одежду для бездомных собак, потому что мне нравится одевать их в теплую одежду, которая недостаточно привлекательная для того, чтобы кто-то стащил их с них ее для себя. Это мгновенно ее заткнуло.

На самом деле я стараюсь любить себя такой, какая я есть, но сложно не чувствовать себя немного паршиво, когда твой доктор все свое внимание уделяет вопросам похудения и прочей чуши. Не отрицаю, может, у меня и есть немного избыточного веса, однако я уверена, что это далеко не полностью моя вина.

Во всем виновата планета.

Теоретически, если бы я оказалась подальше от центра Земли, то гравитация бы действовала на меня в меньшей степени, что автоматически означает, что я весила бы меньше. Получается, что я вовсе не толстая. Все дело в том, что я просто слишком близко к земле, а не в том, что я постоянно нажираюсь. Виктор говорит, что это звучит так, будто я уже нажралась, но уверена, что он просто пытается меня оскорбить.

На самом деле не существует такого понятия, как истинный вес. Только масса. Вес же полностью зависит от гравитации там, где ты сейчас находишься, поэтому если взвеситься на вершине Эвереста, то ты будешь ближе к космосу и твой вес окажется чуточку меньше, чем когда ты дома. Но чтобы это доказать, придется тащить весы на вершину Эвереста, а это уже занятие не из приятных. В идеале стоило бы просто оставить там весы для всех желающих. Хотя, возможно, они там уже стоят, потому что кто станет спускать весы с Эвереста? Это было бы безумием. Если честно, то я никогда не понимала, зачем вообще люди туда карабкаются, однако если весы там все-таки стоят, то ради того, чтобы убедиться, что на самом деле ты не такая толстая, как думала, стоит подняться на вершину. Ради того, чтобы взвеситься на правильных весах и понять, что, оказывается, мне нужно больше кушать, я бы с удовольствием забралась поднялась туда на вертолете. Или ради волшебных бобов, которые превратили бы меня в Дженнифер Лоуренс. Либо ради корзины с сыром. Желательно чеддером.

Как бы то ни было, на Луне я бы весила, как большой тостер, так что, следуя этой логике, у меня вовсе нет перевеса, а просто перегравитация. Программа проверки орфографии утверждает, что у меня не может быть «перегравитации», потому что такого слова не существует, и предполагает, что я хотела сказать, будто у меня «прокрастинация»[37]. Виктор говорит, что программа права.

И программа, и Виктор теперь для меня мертвы.

Если люди так сильно переживают из-за ожирения, то им, пожалуй, стоит позаботиться о том, чтобы у Земли стала меньше масса и ее гравитационное поле ослабло.

– Мне нужно сесть на диету, доктор Райкер? Знаете, я так не думаю. Мне кажется, это нашей гребаной планете нужно сесть на диету.

Виктор говорит, что здесь налицо явная дефлексия[38], и я с ним соглашаюсь, потому что предполагаю, что «дефлексия» – это что-то типа анорексии, только в планетарном масштабе – типа, планете нужно похудеть. Виктор говорит, что ему кажется, будто я не знаю, что значит понятие «дефлексия». Думаю, Виктор не знает, что такое «оказывать поддержку» (это означает разрешить мне немного опираться на него, когда я встаю на весы в ванной). Мне кажется, что все это вытекает из здравого смысла. Виктор так не считает.

Да пошло оно все! Кто-нибудь, дайте мне весы.

И гору.

И вертолет.

И немного сыра.

Миллиардный спор с Виктором на этой неделе

Виктор обвинил меня в том, что я не в себе, но на самом деле я безумная, как лиса. Только именно безумная лиса, а не обычная, которая ведет себя подобно безумной, но на самом деле таковой не являясь. Виктор говорит, что лиса славится не безумием, а хитростью, и предположил, что, наверное, я имела в виду «безумно хитрая, как лиса». Но я ему объяснила, что я как лиса наоборот. Люди думают, что я безумная, но потом понимают, что это всего лишь игра, а на самом деле, оказывается, я очень умная. Затем они проводят со мной какое-то время и понимают, что у меня все-таки не все дома, но при этом я ужасно везучая, так как внешне у меня все в порядке.

Итак, я безумная, как лиса, которая на самом деле тронулась головой. Это самая опасная лисья разновидность.

Виктор:

– Мне кажется, ты меня не слушаешь.

А потом он сказал что-то еще, но я этого не услышала, потому что слишком злилась на него за его обвинения в мой адрес. Нет, ну вы только послушайте этого парня! А потом я поняла, что он замолчал и ждет моего ответа, и я сделал вывод, что он, должно быть, извинился, поэтому сказала:

Я:

– Я тебя прощаю. Но впредь чтоб такого больше не повторялось.

Но он продолжил на меня ругаться, наверное, потому, что не привык к подобной милости. Он, казалось, был в замешательстве, а это, согласно моему опыту, всегда заставляет мужчин злиться на самих себя.

Некоторые мужчины – словно спящие вулканы, в любую секунду готовые к извержению накопившейся злости, а также к семяизвержению в самых неподходящих местах без малейшего предупреждения. К тому же мужчины зачастую черствые. В переносном смысле слова, конечно. Потому что если бы из них действительно извергалось что-то черствое, то это бы, наверное, представляло определенный риск для здоровья, и, вероятно, именно так и распространялась в свое время чума.

Кстати, изначально я хотела сказать, что спокойные на вид мужчины легко выходят из себя (Простите. Эта метафора немного вышла из-под моего контроля. Я бы все исправила, но для чего тогда нужны редакторы.)

Когда я работала в службе управления персоналом, мы применяли одну методику, чтобы заставить признаться людей в том, по поводу чего они однажды облажались, и она была настолько эффективной, что люди частенько сознавались в том, чего они, вероятно, и вовсе никогда не делали.