Как я год жила по Библии - Рейчел Хелд Эванс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы помним дочь Иеффая!
Затем Кристина прочитала историю наложницы из Судей 19 – той, которую муж выдал на потеху толпе, которую изнасиловали, убили и расчленили. В ее честь Кристина зажгла на кофейном столике высокую, тонкую, белую свечу и произнесла:
– Мы помним безымянную наложницу!
Потом мы почтили Агарь, чье изгнание из дома Авраама едва не стоило ей жизни. Я прочитала ее историю из Книги Бытия 21 и стихотворение Тамам Кан, которое начинается словами: «Не менее пророков, говорит Агарь…». В честь Агари мы поставили на стол массивную обетную свечу цвета дамасской розы и зажгли ее, сказав хором:
– Мы помним Агарь!
Вспомнили мы и Фамарь из истории Давида, женщину, которую изнасиловали в царском дворце, опозорив и разрушив ее будущее. Потрясающее стихотворение Николы Сли сплетает вместе истории всех этих женщин и соединяет их с безымянными и безмолвными жертвами мизогинии по всему миру. Как и Сли, мы клялись «слушать и слышать, как бы ни было больно… пока хоть одна женщина на земле остается жертвой насилия»[44]. Вместе мы зажгли высокую, мощную, как колонна, белую свечу и произнесли:
– Мы помним Фамарь!
Затем Кристина сняла покрывало со своей диорамы. Основой ее стала повернутая набок сосновая шкатулка, а «героинями» – пять деревянных фигурок без лиц, оплетенных колючей проволокой. Повсюду торчали гвозди, повсюду сверкали брызги кроваво-алой краски. В верхней части Кристина поместила распечатку слов Христа: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». После этой церемонии мы с Кристиной еще долго говорили – о наших сомнениях, страхах, о том, что принимать Библию всерьез значит встречаться лицом к лицу и с теми ее эпизодами, которые нас отталкивают или пугают, и бороться с ними… иногда, быть может, всю жизнь. Наша церемония была проста и безыскусна; но, мне кажется, мы достойно почтили этих женщин.
Те, кто стремится почитать библейскую женственность, об этих мрачных историях часто забывают. Забывают об убитой наложнице, об изнасилованной царевне из дома Давидова, о дочери Иеффая, о тех бесчисленных и безымянных женщинах, что жили и умирали меж строк Писания – измученные, затравленные, убитые патриархатом, который не менее, чем триумфальные истории Деворы, Эсфири, Ревекки или Руфи, составляет нашу общую библейскую историю. Сейчас у нас нет церемонии оплакивания; но наша обязанность, как верующих женщин, хранить эти мрачные истории и передавать дочерям, чтобы и они, когда вырастут, клялись их не забывать.
Что стало бы с людьми на Земле, не будь женщин?
Для начала, их было бы мало. Чрезвычайно мало.
Что ж, пора наконец собраться с духом и сделать страшное признание: многие, очень многие из нас втайне ненавидят Рождество.
Не поймите меня превратно. Само Рождество – когда горят лампочки на елке, трещит огонь в камине, звучит Чайковский, и дети в пижамках пляшут в гостиной и радостно демонстрируют охапки подарков, а в духовке исходит аппетитным соком окорок весом в полпуда – все это мы, конечно, любим. Ненавидим только все это организовывать.
Похоже, в мире действует какое-то тайное соглашение о том, что все завоевания женской эмансипации к праздникам не относятся. И едва над пенсильванскими магазинами Bed Bath & Beyond зазвучат первые звуки «Самого лучшего дня в году» – всех нас будто замыкает накоротке, и мы переходим в режим «степфордских женушек»[45], натягиваем передники и улыбки и принимаемся за каторжный труд.
Все уголки Рождества – от кухни с пышущей жаром духовкой до почты, где за оберточной бумагой для подарков выстраиваются километровые очереди – наводнены женщинами. Кто до четырех утра бдит над окороком? Женщина. Кто отпихивает тебя локтем и хватает с полки последнюю детскую подушку с оленем? Она же. Кто мучительно размышляет над рождественской открыткой, придумывая, как сообщить тете Тельме, что после бурного выпускного сын угодил за решетку, и наконец пишет: «Решил немного отдохнуть перед поступлением»? Она. Кто вспоминает, что по носкам надо распихать еще и батарейки для подарков? И это все она. А кто за все это платит?
Санта-Клаус.
Ну да. Он-то мужчина!
Думаю, мы злились бы куда серьезнее, если бы не падали с ног. Когда наконец наступает двадцать пятое, нам уже ничего не хочется. Мы выжаты досуха, и волнуют нас только грязные тарелки, ответные визиты, недовольная свекровь, да еще, быть может, пристрастие к праздничному меню кофейни «Старбакс», которым мы поддерживали в себе силы весь последний месяц.
Рождество 2010 года для меня ничем не отличалось от остальных – не считая того, что куда-то надо было втиснуть беседы с раввинами, два дополнительных интервью, дедлайн для книги и очередной кризис веры (за него спасибо Нилу Деграссу Тайсону и ночным бдениям над «мрачными страницами» Библии).
В лихорадочной суете и обилии вкусной, но нездоровой пищи заканчивался год. На Рождество в Дейтоне выпал снег – впервые за двадцать лет. Дэн обнаружил под елочкой подарок, подписанный: «Господину от Рейчел». Мы много ходили в гости, в основном к старым друзьям. А едва двенадцатый удар часов возвестил о наступлении нового года – отправились в постель, словно парочка старых развалин.
Где-то посреди всей этой суматохи мне пришло любопытное письмо:
Здравствуйте! Я ортодоксальная иудейка, и меня очень заинтересовал ваш проект «библейской женственности на практике». Кстати сказать, в Берейшит (по-вашему Книга Бытия), там, где говорится о «помощнике», по-еврейски сказано не просто «эзер», а «эзер кенегдо», что означает буквально «противостоящий помощник». По объяснениям раввинов, значение этого выражения – «противовес». Два груза удерживаются в равновесии, ибо равны друг другу по тяжести – или по силе. Мой муж, раввин, однажды обсуждал женский вопрос с евангелическим проповедником. Тот был уверен, что раввин во всем с ним согласится, но оказался неправ! Так или иначе, спасибо вам за этот интереснейший проект. Мне кажется, иудеи и христиане намного лучше понимали бы друг друга, если бы обращали больше внимания на то, чему на самом деле учит Библия. Если захотите это обсудить, дайте знать! С наилучшими пожеланиями из Иерусалима.
