Post-scriptum (1982-2013) - Джейн Биркин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
17 марта
Какой грустный уик-энд! После первого представления я плакала от стыда и была очень несчастна. «Эта женщина – такая простофиля!» Я чувствовала себя поросенком, соорудившим себе домик из соломы. Пришедшая публика прыскала со смеху, и мой домик улетел. А другие поросята построили себе дома из кирпича, они приютили меня, несчастную, но несчастье никуда не делось. Потом было второе представление – потрясающее, отточенное, такое, как надо, я играла с воодушевлением, как когда-то с Депардьё. Я была так счастлива, что понравилась, Кейт присутствовала на спектакле, я была на седьмом небе. Жак меня не видел – просто потому, что я велела ему не приходить. Очень уж боялась. А вот Кейт меня не послушалась! Были мадам Миттеран и Жак Ланг[84], словом, все очень официально, потом были два страшных вечера, но все прошло хорошо, а 15-го пришли все, кого я приглашала: Серж, Жаклин, мадам Азан – и все было о’кей. Я организовала встречу с Жаком в полночь на Эйфелевой башне по случаю его дня рождения. Мне хотелось чем-то порадовать Лолу и Лу, были Маневаль и Жюльет Берто, мама Жака и Кейт. Потом я сказала Сержу и Шеро: «Присоединяйтесь к нам», но они зависли в баре, и я уехала с Жаклин и Изабель, я отвезла их на авеню Бюжо, 55, снабдив красными цветами для Мами, и помчалась на Эйфелеву башню, чтобы увидеть торт и всё, потому что было уже половина первого ночи, мы остались одни, ресторан закрывался. Я оплатила счет, и мы разъехались. Мими, Лу, Жак и я поехали домой, Лола и Ноэль отправились к себе, Кейт и Маневаль – в ночной клуб, а Жюльет Берто мы подбросили в «Трокадеро»[85]. Я уложила спать Лу, приняла снотворное, надела пижаму, а потом в дверь позвонили: на пороге стояли Шеро и две мои приятельницы из театра! Я обрадовалась, пригласила их войти; они попробовали застать нас на Эйфелевой башне, но там было закрыто, и они поехали ко мне домой. К ним вскоре присоединились Серж и Пикколи, и вот мы сидим на кухне с большой бутылкой шампанского и свиным паштетом. Было 2 часа ночи, мы болтали, смеялись, Серж был в центре внимания, все было очень хорошо, а в 3 ч. 30 мин. зазвонил телефон, мне это показалось немного странным, так поздно мне никто не звонит, я пошла выключить автоответчик, чтобы самой снять трубку. Звонила Изабель[86]: «Мами в коме, надежды никакой». Как сказать бедному Сержу, который еще смеялся на кухне над милыми шутками кардиологов? Я взяла его за руку и сказала: «Скорей, твоя мама, дела плохи, надо ехать». Бедный Серж, лицо у него исказилось. «Мама, что, уже слишком поздно, да?» Я ответила: «Нет, но надо быстро что-то делать». Мы мгновенно натянули штаны прямо на пижамы, я потащила Сержа к машине Жака, тот молча ждал нас. По дороге мы распрощались с Шеро и Пикколи, а сами помчались на авеню Бюжо. Скорая была уже там, Жак остался в машине, мы с Сержем вышли, Сержу было мучительно входить в дом, а мне было страшно смотреть, как он держится за сердце. Мами лежала в своей комнате с кислородной маской на лице, кардиоаппарат регистрировал нерегулярные удары сердца, ее мозг умер, но сердце продолжало работать. Славное сердце! Они сказали, что надежды нет. Я не могла в это поверить. Врачи раздумывали, везти ее в больницу или не везти, Жаклин и я сказали да,