Иван Калита - Максим Ююкин

В себя он пришел в какой-то темной клети, до отказа заполненной людьми, лежавшими и сидевшими на колкой сухой соломе, похрустывавшей при каждом их движении. Некоторые стонали. Белый холодный свет угасавшего зимнего дня скудно сочился сквозь муть бычьих пузырей, которыми были затянуты два крохотных окошка, серебряными заплатами лежал на бревенчатых ребрах противоположной стены.

— Что, робя, — мрачно обратился к разлепившему тяжелые веки Илейке сидевший напротив высокий человек с обвязанным тряпицей глазом, — крепко прижали нам хвост, а? Да-а, не ждали мы такой беды, что и говорить.

— Это у тебя-то беда? — презрительно отозвался звонкий голос с другого конца клети. — Ты-то, почитай, цел остался — ока токмо лишился, а вот у них, тех, кто там лежит, да у тех, кто их дома дожидается, и впрямь беда — черная, неизбывная.

— Да нечто я о себе токмо? — обиженно возразил одноглазый. — Вся земля наша срам какой поимела!

— Да уж, что и говорить! — вздохнул кто-то. Снова наступило молчание.

На следующий день, предав земле тела убитых с обеих сторон, тверское войско двинулось в обратный путь. Целый месяц пленные московские ратники провели в порубах Тверского кремля, ожидая, когда за них внесут откуп. Тех же, за кого заплатить было некому — таких оказалось подавляющее большинство, — по истечении этого срока продали как холопов. Илейка достался одному из ближних княжеских бояр, который определил его ратаем в свою отчину Горнчарово, располагавшуюся в Кашинском уезде, на самом берегу Волги.

И все-таки Юрию повезло: подобно менее удачливому Борису, он тоже мог бы оказаться в плену, и тогда его княжение завершилось бы самым плачевным образом — Михаил не простил бы ему разорения своих южных пределов. Но Юрий счастливо избежал этой участи, буквально в последний миг вырвавшись с горсткой верных слуг из смыкавшегося вокруг него кольца стремительно наступающих тверичей. Правда, он проиграл важнейшую битву и потерял почти все войско, но Юрия это беспокоило мало: уж чем-чем, а людьми его владения богаты. На Москве, конечно, второй рати не собрать, но ведь есть еще Новгород. Туда-то прямо из-под Бортенева и поскакал неугомонный московский князь. В Новгороде Юрию сопутствовал успех: следуя своему неизменному убеждению, что далекая Москва, к тому же ослабленная теперь тяжелым поражением, таит меньше опасности для новгородской вольности, чем соседняя Тверь, золотые пояса не отказали своему князю в поддержке. Не только новгородцы, но и псковичи, и володимерцы, ведомые своим князем Давыдом, собрались под потрепанным и запятнанным бесславьем стягом Юрия. Встреча двух ратей произошла на Волге, у Синеевского брода. Однако Юрий, получивший под Бортеневом хороший урок, лишился изрядной доли своей самонадеянности и уже не рвался очертя голову в бой. Поэтому он, хотя и не без колебаний, согласился на предложение Михаила об очной встрече, которая состоялась на одном из небольших волжских островов, на котором для этой цели был разбит шатер. При виде племянника тверской князь не смог сдержать досады:

— И чего тебе, братаниче, все неймется? Аль тесна для нас двоих земля, что мы никак ужиться на ней не можем? Доколе же людской крови литься за наше любочестие?

Под суровым, взыскующим взглядом дяди Юрий невольно опустил глаза.

— С великим княженьем-то что решать будем? — угрюмо выдавил он из себя, понимая, как глупо звучит его вопрос в новых обстоятельствах. — Отказ твой в силе остается али как?

Михаил горько и презрительно усмехнулся.

— Ну, промеж собою нам об этом вряд ли сговориться удастся. Четырнадцать годов уже договариваемся — вся земля стонет. А последнее-то слово все равно за цесарем. Вот пусть у него о том и болит голова. Я так мыслю: надобно нам с тобою вместе идти в Орду и бить челом Азбяку, дабы рассудил нас в нашей распре. И как татарский цесарь порешит, так тому и быть; кто бы ни сел на великом столе, другой ханово решенье признает и уважать будет. По-моему, сие разумно и справедливо.

Юрию не оставалось ничего иного, как согласиться на это предложение. «Погоди же, дурень, — злобно думал он, скрепляя договоренность рукопожатием. — Сам не ведаешь, что предлагаешь. В хановом-то дворце я тебя живо обскачу. Мечом ты махать горазд, а вот чтобы с татарами речь по-ученому вести, для того ты больно уж простоват. Так что не видать тебе великого стола как своего затылка!»

— А как с женою и братом моим поступить думаешь? — вслух спросил Юрий. — В аманатах держать будешь?

— Бориса с его женой отпущу немедля, в знак своей доброй воли, — ответил Михаил, — а вот супруге твоей погостить у нас некоторое время придется. Ей от того урону никакого — мы с Анной привечаем ее как родную, даю слово, —- однако ж мне так будет как-то покойнее, — многозначительно сказал Михаил, с улыбкой глядя на своего собеседника.

Взбешенный унизительной неудачей, Юрий возвратился в Москву. Хорошо понимая, что жажда отыграться не даст московскому князю покоя и рано или поздно подвигнет его к новым авантюрам, Михаил Ярославич решил показать Юрию свое миролюбие и вскоре прислал в Москву послом своего боярина Александра Марковича.

— Государь мой Михаил Ярославич сердечно желает предать забвению бывшее промеж вас прискорбное несогласие и водворить между нашими землями вечную любовь, как велит наша святая христианская вера, — торжественно изложил боярин московскому князю цель своего приезда.

Плохо же знал Михаил нрав своего соперника! В этом великодушном жесте Юрий увидел лишь стремление еще сильнее унизить его, и слова Александра Марковича мгновенно зажгли в его душе чадящий огонек злобы.

— Смилостивился, стало быть, Михаил Ярославич, — с недоброй усмешкой произнес Юрий, не глядя на стоящего перед ним в почтительной, но исполненной достоинства позе посла, — снизошел ко мне, грешному. С чего бы это? Может, оттого так торопится он предложить мне свою дружбу, что разумеет: мне, а не ему цесарь даст ярлык! Умно, ничего не скажешь: загодя почтить великого князя!

Не мог верный слуга стерпеть такое слово о своем господине. Глаза Александра Марковича вспыхнули гневом.

— Стыдись, княже! — с негодованием воскликнул он. — Михаил Ярославич протягивает тебе руку, как брату, а ты поносишь его бесчестно! Не так бы он мог с тобою потолковать, да мир на Руси ему драгоценней своей победы! А у тебя, видать, память совсем короткая, коли ты уже запамятовал, как едва утек от тверских полков!

Среди московских бояр, в равной степени возмущенных и пораженных такой беспримерной дерзостью, прокатился ропот:

— Статочное ли дело тако молвить перед князем?! Гнать взашей этого невежу!

Князь резко вскинул руку, приказывая им замолчать.

— Несмысленное речете! Послу родича нашего Михаила Ярославича и почет должен быть оказан подобающий, — задыхаясь от ярости, прохрипел Юрий. — Вздернуть мерзавца на самой высокой веже!

Лицо посла побледнело, но держать себя он продолжал с прежним достоинством.