Иван Калита - Максим Ююкин

— Вот это верно! В самое яблочко угодил владыка, ни прибавить ни убавить, — одобрительно закивали головами бояре.

— Да, друзи, владыка изрек истину! — взволнованно проговорил князь, поднимаясь с места. — Когда бы речь шла токмо обо мне, видит бог, не повел бы я вас на брань, скорее сам согласился бы смерть приять. Но упаси меня господь от того, чтобы на его Страшном суде хотя бы самый последний смерд, иссеченный московскими мечами, вопросил меня: почто не защитил меня и дом, княже? Почто предал ворогу на поруганье? Владыка к месту воспомнил слова из Писания, но суть там и иные слова: кто положит душу свою за други своя, тот велик наречется. Не пожалеем же души своей, братия, и да будет нам слово божье во спасение!

Кутаясь в тяжелый бобровый кожух, князь Михаил Ярославич угрюмо глядел на покрытое морозной паутиной окно и думал о том, что вскоре ожидает его и всю Тверскую землю. Невеселыми были эти думы. Ближайшее будущее казалось князю спрятанным за такой же непроницаемой завесой, какой была эта украшенная причудливым узором мутная слюда, заслонившая от него знакомый до мельчайшей черточки вид — оскалившиеся острыми зубцами крепостные стены, вдоль которых, ежась от холода, медленно прохаживались дозорные с длинными копьями, запорошенное снегом широкое лоно Волги, а позади него — серые струйки дыма, вьющиеся над крышами посадских изб.

Рать, собранная со всех уголков Тверской земли, уже две недели стояла товаром вокруг стен стольного города, но Михаил не давал приказа к выступлению. На это у него были веские причины. Гонцы каждый день приносили вести о продвижении московского войска, оставлявшего позади себя пепелище за пепелищем, но сейчас Михаила больше беспокоил Новгород. Тверской князь хорошо понимал, что новгородцы не смогут уклониться от участия в разбойничьем походе Юрия, поскольку он был также их князем, как понимал и то, что если новгородская рать соединится с московской, участь его земли будет предрешена: противоборства с такой силой Тверь не выдержит. Поэтому Михаил решил тайно договориться с новгородцами. Но боярин Телебуга, которому и была поручена эта ответственная задача, что-то задерживался, и в душе у князя нарастала мучительная тревога. Ожидая возвращения посла, Михаил сидел в своих хоромах и напряженно обдумывал свои действия в случае неудачи посольства Телебуги, даже прикидывал, где лучше искать убежища, если придется оставить княжение. «Да, на сей раз дорогой братаничек подготовился на совесть, — горько размышлял Михаил, нервно постукивая пальцами по столу. — Всех своих подручников поднял, никого не запамятовал. Нам же остается уповать лишь на бога и свое мужество. Что ж, это немало! Один воин, знающий, что он боронит родную землю, стоит десяти, гонимых на бойню против своей воли. Этого ты не учел, Юрий, но скоро ты поймешь свою ошибку!» Однако этот всплеск безрассудной отваги вскоре снова уступил место трезвому осознанию опасности, нависшей над Тверской землей. «А ежели новгородская рать все-таки совокупится с московской? — При одной этой мысли рука Михаила вдруг ослабела и бессильно соскользнула на колено. — Что ж, тогда конец. С такой силой нам не совладать. Что же лучше — погибнуть князем на своей земле либо жить изгоем? Наверное, погибнуть. А жена? А дети? Тяжкий выбор! Но неизвестность еще хуже. Скорее бы воротился Телебуга! Разумеет ли он, что судьба нашей земли зависит ныне от него боле, чем от меня, его князя?»

Желая отвлечься от тягостных мыслей, Михаил Ярославич вышел в переход и, преодолев соединительный мостик, перекинутый от одной из боковых дверей княжьего терема, оказался на крепостной стене. Каким прочным и надежным кажется все отсюда, с высокой кремлевской городни!... Но что это такое? Почему тот воин на угловой стрельнице стоит в таком странном положении, прислонившись к бревнам сруба и свесив голову к бойнице? Что он там высматривает? Да он, никак, носом клюет, поганец! Придерживая развеваемую ветром шерстяную кочь, князь быстро пошел по обледеневшему настилу городни.

— Так-то ты службу правишь, собачий сын! А ежели бы сейчас ворог подошел? Тебе, можно сказать, судьбу Твери доверили, а ты, ирод, что делаешь?!

Даже труба архангела, возвестившая о начале Страшного суда, не смогла бы оказать на задремавшего ратника большее воздействие, чем этот грозный княжий окрик, прогремевший прямо над его ухом. Воин мгновенно выпрямился, как согнутая ветка, которую внезапно отпустили, причем его копье выпало из рук и, громко ударившись о пол, покатилось к противоположной стенке, словно не желая разделять вину своего хозяина, и молча уставился на разгневанного князя неподвижными, расширенными от ужаса глазами; его широко раскрытые посиневшие губы мелко тряслись, будто он силился, но не мог что-то выговорить.

Неизвестно, как сложилась бы судьба незадачливого стража, если бы Михаила Ярославича не окликнул бежавший за ним по пятам запыхавшийся ключник Кузьма.

— Княже! Княже! Телебуга воротился! Сказывает, ты немедля похочешь его видеть.

Михаил сразу позабыл о провинившемся вое.

— Где же он? — резко обернувшись, взволнованно воскликнул князь, которому вдруг сделалось нестерпимо жарко на жгучем морозном ветру.

— Я велел проводить его в твою светлицу, — ответил Кузьма, но Михаил был уже далеко от него.

— Наконец-то! Наверное, и невесту к венцу так не ждут, как я здесь томлюсь, о тебе думаючи, — с немного натянутой от волнения улыбкой приветствовал князь поднявшегося ему навстречу Телебугу. — Ну, сказывай, боярин, чем обрадуешь?

Было видно, что Телебуга явился к князю прямо с дороги: его черное япкыто было мокрым от снега, круглое татарское лицо с маленькими, косо разрезанными глазами и широкими острыми скулами выглядело уставшим. Но гордый вид и довольная улыбка, игравшая на тонких губах боярина, говорили о том, что он не напрасно проделал этот неблизкий путь.

— Не иначе как сам господь твою сторону держит, княже, — поклонившись, произнес посол. — Новгородцы и вправду пошли было на нас, до Нового Торга уже добрались. Там-то я их и застал. Как я с ними толковал, сказывать не буду, а только удалось-таки мне, с божьей помощью, убедить их, что в чужую драку им лезть не с руки. Да, сказать по правде, и убеждать-то много не пришлось: чай, и сами умом не обижены, разумеют, что ежели Юрий Данилыч слишком большую силу возьмет, он и с ними по-другому заговорит. Вот и получается, что проливали бы они свою кровь себе же во вред. Ну, а серебро твое довершило дело. Так что будь покоен, княже: Новагорода тебе опасаться не приходится!

Стыдясь одинокой слезинки, воровато скользнувшей по щеке, Михаил Ярославич отвернулся и, расстегнув ворот опашня, поцеловал висевший у него на шее золотой образок. Когда он снова обратился к Телебуге, в его глазах не было ничего, кроме железной решимости.

— Теперь можно и гостей встречать! — воскликнул князь, сжав ладонью рукоять меча. — Чую я, попируем ужо на славу!

В тот же день Михаилу доложили о приезде нескольких знатных татар, требовавших, чтобы их незамедлительно провели к князю.

— Что ж, коли требуют князя, будет им князь, — недобро усмехнулся Михаил Ярославич. — Пущай ведают в Орде, что не супротив ханской воли я меч подымаю, а лишь оборонить людишек своих от буйного своего братанича желаю, что сделать не токмо полное право имею, но даже и повинен.