Иван Калита - Максим Ююкин

Здесь необходимо коснуться одного крайне щекотливого для боярина вопроса. В свое время Терентий положил немало сил на то, чтобы забыть об этом неприятном деле, которое в глазах многих долго лежало на его имени темным пятном, и по сию пору не терпел никаких, даже косвенных, напоминаний, вызывавших в его памяти досадную тень прошлого. Дело в том, что у Терентия был младший брат, Матвей. Отношения между обоими сыновьями Абрама Ивановича всегда были самыми дружескими, разумеется, настолько, насколько вообще возможна дружба между братьями, разница в возрасте между которыми составляет ни много ни мало двенадцать лет. Все изменилось со смертью отца. Буквально на следующий день после того, как тело боярина Абрама упокоилось в земле, челядь переполошили отчаянные крики, доносившиеся из светлицы, где молодые бояре незадолго перед тем уединились для важной беседы. Ворвавшись в помещение, слуги увидели, что Терентий лежит навзничь на полу, а Матвей, уперев колено ему в грудь, обеими руками сжимает братнину шею с такой яростью, точно перед ним его смертельный враг. Никто так и не узнал доподлинно, что же произошло в тот день между братьями, только вскоре Матвей Абрамович навсегда покинул Гошево, хотя, как было известно всем в округе, согласно духовной боярина Абрама, каждому из его потомков мужского пола полагалась доля в имении. Позднее до Терентия дошли слухи, что Матвей поступил в Москве на ратную службу и был у князя в великой чести. Последнее обстоятельство окончательно избавило Терентия от угрызений совести, и со временем он почти забыл о том, что у него вообще есть брат.

Но теперь именно к Матвею решил обратиться за помощью пребывавший в сомнениях и неуверенности Терентий. Понимая, что тот не может питать к нему теплых чувств, он все же рассчитывал на то, что годы наверняка притупили братнину обиду и Матвей не откажет ему в пустяковом одолжении.

Дело с письмом продвигалось туго. Написав строч-ку-другую, Терентий поднимал голову, хмурился, сопел, кусал перо, потом нередко вымарывал написанное и начинал заново. Наконец плод его трудов как будто удовлетворил боярина. Терентий отложил перо и, откинувшись на спинку кресла, углубился в чтение. Не поскупившись в начале письма на самые сердечные приветствия и изъявления горячих братских чувств, в сильных и красочных выражениях рассказав о недавней болезни жены, боярин как бы невзначай перешел к главному. «...Есть у меня до тебя, любезный братец, одно пустяковое дельце, — писал он. — Сие письмо привезет мой обельный холоп Илейка, так ты уж сделай милость, в обрат его не посылай, а оставь у себя либо определи в иное какое место по своему соизволению. О причине сей странной просьбы умолчу: в письме о том распространяться невместно. Знай, однако, что вины либо изъяна за сим Илейкою нет никаких: парень он сметливый и расторопный и к любой работе вельми пригоден, так что тебе от него будет один токмо прибыток Аще исполнишь нижайшую мою просьбу, навек меня обяжешь. Засим остаюсь твой любящий брат Терентий». Переписав письмо набело, боярин помахал листом в воздухе, чтобы чернила побыстрее высохли, затем свернул его в свиток и, запечатав воском со свечи, отправился коротать остаток ночи у постели жены.

Наутро Терентий велел позвать к себе Илейку.

— Вот что, Илюша, — сказал боярин проникновенным тоном, стараясь, однако, не глядеть холопу в глаза. — Давеча ты мне крепко услужил, и я этого не забуду. Услужи же еще разок — отвези это письмо братцу моему в Москву, а как воротишься, мы вместе поразмыслим о твоем будущем: такому парню не пристало в простых дворовых ходить.

С этими словами Терентий протянул Илейке запечатанный свиток

— Я потому посылаю тебя, — поспешно добавил он, — что боле никому не могу доверить такое важное поручение. Выезжай с богом тотчас.

«Ну и ну, — недоуменно думал Илейка, идя по переходам боярского дома, — чудит что-то господин; видать, не на шутку перетрухнул, когда жена чуть богу душу не отдала. Отродясь таким ласковым он не был. Ну, это он, положим, благодарен мне, что я ведуна скоро привез: оно и, правду сказать, кабы не мое проворство, не миновать бы сердешной погоста. Да разве токмо это дивно? С чего это он вдруг о братце своем воспомнил? Сколько годов знать друг друга не желали, и на тебе — письмо шлет. Видать, уразумел, что сродниками дорожить надобно, покуда они живы. Боярин-то молодший человек ратный, а судьба у ратных людей известная: днесь жив, а завтра голову сложив. Да, дело, верно, в этом. А впрочем, кто их разберет, бояр-то этих, прости господи!» Придя к этому глубокомысленному выводу, Илейка отправился на поиски сестры, чтобы проститься с ней перед отъездом. Знал бы он, что это будет их последнее прощание!

Илейка нашел сестру в курятнике, где она сыпала просо из широкого берестяного поддона сбившимся у ее ног в кучу возбужденно квохчущим наседкам. Узнав о новом поручении, данном брату, Ирина не обрадовалась.

— Как будто ему послать боле некого! — с досадой воскликнула она. — Гоняет тебя в хвост да в гриву без роздыху, креста на нем нету!

— А вот и некого, — не без самодовольства улыбнулся Илейка. — То есть есть, конечно, но мне он доверяет больше — сам так сказал!

— Много тебе проку от его доверия! — ворчливо откликнулась Ирина и в сердцах отпихнула ногой бесцеремонно наседавшую на нее курицу.

— Всему свой час, Иринушка, — Илейка ласково обнял сестру за плечи и взгляд его мечтательно затуманился. — Вот увидишь: быть мне невдолге ключником, а то и тиуном — тогда заживем! И тебя выдадим за приличного человека, не за какого-нибудь голутву-дворового.

— Боязно мне, Илюша, — тихо сказала девушка, кладя голову на руку брата. — Ведун-то еще здесь.

— Ну и что с того? — удивился Илейка. — Он у боярина жену с того света, можно сказать, вытягл, что ж дивного в том, что тот оставил его погостить? Да и боярыня, как-никак, еще не совсем оправилась — мало ли что может статься!

— Не по себе мне оттого, что он рядом, — повторила Ирина. — Видел бы ты, как он глядел на меня, — так глазищами и сверлил, индо сердце замирало!

— Дуреха ты у меня, — с беззаботной улыбкой произнес Илейка и, как бывало в детстве, шутливо дернул сестру за косу, получив в ответ звонкую оплеуху. Завязалась борьба, и, весело хохоча, молодые люди напрочь позабыли обо всех одолевавших их страхах и тревогах.

От вотчины боярина Терентия до Москвы было около сорока поприщ, и к середине дня Илейка уже въезжал в стольный город. До сих пор ему доводилось бывать лишь в нескольких соседних селах, и уже издали Москва показалась парню созданием сказочных великанов. Мощные стены и высокие церкви, просторные палаты и широкие многолюдные улицы поразили неискушенное воображение Илейки; он и не подозревал, до чего мал и ограничен мирок, в котором до сих пор протекала его жизнь! Оглушенный доносившимся со всех сторон гулом колоколов, скликавших горожан к обедне, много раз обруганный всадниками и возницами, которым он мешал проехать, Илейка то и дело останавливался и в восхищении глазел на очередное открывшееся его глазам чудо.