Последние приключения барона Мюнхаузена, или Остров Фиаско - Марк Тарловский

— Садись, Гарин, пять!

Елена Сергеевна протягивает мне дневник и кивает — солнечный зайчик рассыпается в ее волосах… Вызвали! Наконец-то! Я с победой возвращаюсь к своей парте и записываю домашнее задание. Потом застегиваю портфель, ботаника — последний урок.

— Ты чего улыбаешься? — спрашивает Павлик.

Оказывается, я улыбаюсь. А я и не знал…

Домой, домой! Сдвинуты парты, исписаны доски, чья-то ручка лежит на полу, густой поток голосов скатывается вниз по лестнице, бурлит в раздевалке, у школы… «Пальто, пальто, где пальто?!» Высоко вверх взлетел чей-то портфель.

— Подожди! — кричит мне Павлик. — Подожди!

— Давай, давай!

И Павлик бросается на поиски фуражки.

— Я так и знал, что сегодня меня вызовут! Честное слово, знал!

— Это почему же? — мама улыбается.

— Да потому что всех уже вызвали! Один я остался!

Но тут раздается стук в дверь:

— Витя дома? — Павлик подмигивает мне и машет рукой: — Пошли в кино, на два часа!

— На два часа? — я вопросительно смотрю на маму. — Можно?

— А уроки?

— Но я же в четыре вернусь и все сделаю! Вот увидишь! Честное слово!

И мы с Павликом выскакиваем во двор.

— А ты точно знаешь, что начало в два?

— Конечно, в два! Я точно помню!

И мы мчимся к кинотеатру. Только бы не опоздать, только бы успеть! Заворачиваем за угол — без пятнадцати два! На больших серых часах дернулась стрелка… Успели, успели! Наверное, билеты кончились… Нет, все в порядке! Билеты есть! Вбегаем в фойе — налево розовый зал, направо голубой! Бежим в голубой — пятый ряд, третье и четвертое места. Ух, жарко!

Хлопают стулья, зал быстро заполняется: шляпы, фуражки, платки…

— Смотри, — толкает меня Павлик, — Колька Рябов!

И правда Колька — в первом ряду уселся, головой вертит. А вон и Чернов с Соловьевым… Да тут полкласса!

— Васька, Колька! — кричим мы и размахиваем фуражками.

Увидели, смеются! Вот здорово!

Все! Началось! Тихо! Тихо!

В черных бескозырках бегут матросы, бегут солдаты… Строчит пулемет… падают, встают… враги наступают… Победа или смерть!

Они идут в разорванных рубашках, забрызганные кровью, руки связаны. Они идут к высокому обрыву — осталось так мало… И они начинают петь.

Но вот далеко из-за леса взвилось облачко пыли, и на пригорок вылетел всадник, за ним — второй, третий… И вот уже целый отряд мчится по полю, и поле мчится ему навстречу. Наши! Наши!

И тут заиграла такая музыка, такая музыка, что кажется, будто и мы в зале скачем на помощь пленным. Скорее, скорее, скорее!

И зал зашумел, заскрипел, задвигался.

А конница мчится по полю, потом через речку и на гору, и с горы… А наших уже подводят к обрыву… Скорей, ну скорей же! Последний поворот — и, блеснув саблями, отряд вырывается к самому обрыву. И тут в зале началось!.. Ребята стали вскакивать, кричать, а наши пленные уже бьются вместе с конницей, и все ребята кричат: «Ура-а!»

Вспыхнул свет, и все потянулись к выходу. Пахнуло ветром, прогремел грузовик… И мы увидели часы на углу — без пятнадцати четыре — и синюю вывеску: «Канцелярские товары».

— Покупайте пирожки! Покупайте пирожки! — кричала продавщица в белом халате.

А рядом, освещенные сентябрьским солнцем, краснели в ларьке помидоры.

— Ура! — донеслось издалека. Это кричали ребята в розовом зале.

Мы стояли у афиши и смотрели на тех, кто купил билеты на четыре…

А впереди — уроки, уроки… до самого вечера, и опять — в школу.

И тут налетели наши ребята:

— Здорово, а? — кричал Петька Харлашкин. Он сегодня уже два раза смотрел этот фильм и оба раза без билета.

Вдали, в самом конце улицы, густо зеленел сквер. Посреди широкой площадки стоял обмелевший фонтан.

— В футбол сыграем? — предложил Петька. — Вы идите в сквер, а я — за мячом.

«Домой надо идти, опоздаю…» — подумал я и поплелся вместе со всеми.

Воротами у нас были высокие густые каштаны. И вся земля вокруг была усыпана зелеными игольчатыми ядрами. Мы побросали куртки в траву, на каштаны, Петька свистнул, и игра началась.

Я откинул мяч Сережке, Сережка — мне, я — ему, он — мне, Петька — за мной… Я остановился, бац по мячу — прямо Петьке в лоб, а от него — в ворота.

— Гол! Гол! — закричали мы.

— Не считать! — орал Петька, держась за лоб. — Не считать! Штрафной!

Подхватив мяч, Чернов обыграл меня, потом — Кольку…

— Сашка, пас, пас! — кричал ему Петька. — Пас, балда, пас!

Но Чернов уже мчался к нашим воротам:

— Атакует Марадона! — вопил он, приближаясь к воротам. — Атакует Эйсебио! Бьет Пеле!

Тут он наступил на мяч и свалился. А мы снова гол забили:

— Два — ноль! Два — ноль!

И мы с Сережкой обнялись и пожали друг другу руки.

— Ноль — ноль! — заорал Петька. — Наши ворота шире!

Красный и всклокоченный, с грязным пятном на лбу, он принялся измерять ворота: свои — маленькими шажками, наши — большими.

— Это мы еще посмотрим!

— Посмотрим, посмотрим! — сплевывал Чернов. Он стоял на голове, задрав ноги, и отдыхал по системе йогов.

И снова мы бросились в атаку. Только я с мячом выбрался — Петька меня за ногу оттащил. А с Чернова штаны свалились… Удар!

— Взял! Взял! — замахал нам из ворот Павлик и, красиво бросившись, растянулся с мячом в руках.

Но тут набежал Петька, выбил мяч из рук и закатил в ворота:

— Один — ноль, — сказал он и вытер рукавом потный лоб.

— Один — ноль! Один — ноль! — закружился Чернов.

— Марадона! — кричали мы. — Пеле!.. Штаны подбери!

— Проиграли, проиграли, чего там… — отдувались они.

Усталые и охрипшие, с прилипшими рубашками, мы долго стряхивали пыль, разглядывали синяки. Потом разобрали куртки и пошли по домам. Петька Харлашкин ушел в третий раз смотреть кино.

Всю дорогу домой я бежал. А когда отворил калитку, то увидел в окне папу. Он стоял у самого подоконника и хмуро смотрел на меня.

Дома было тихо. На диван, где сидела мама, я старался не смотреть. Папа, заложив руки за спину, медленно прохаживался по комнате.

— Ты когда обещал прийти? — спросил он отрывисто. И стало слышно, как потрескивают обои на стене…