Магический круг - Кэтрин Нэвилл

— Мы называем их Большой и Малой Медведицами, — сказал Сэм, проследив за моим взглядом. Скрестив ноги, он опустился рядом со мной на землю и пошевелил палкой в костре. — Я думаю, что именно медведица может оказаться моим тотемом, хотя никогда не видел ее лицом к лицу.

— Медведица? — удивилась я.

— Медведица — это великий тотем, — сказал Сэм. — Как львица, эта самка защищает своих детенышей, иногда даже от угроз их отца, и добывает им пищу.

— А что будет, когда дух твоего тотема придет к тебе? — спросила я, по-прежнему страшась этого события. — Я имею в виду, будет ли он что-то делать с тобой?

Сэм улыбнулся своей насмешливой улыбкой.

— Я не знаю точно, Умница. Ко мне пока никто не «приходил»… но я думаю, мы узнаем, если это произойдет с нами. Мой дедушка, Серый Медведь, рассказывал мне, что дух тотема мягко приближается к тебе в облике человека или, иногда, животного. Потом дух определяет, готов ли ты. И если готов, то он общается с тобой и делится с тобой самым сокровенным — твоим священным именем. Такое имя будет известно лишь тебе одной, если ты не захочешь поделиться им с кем-то еще. Священное имя, как говорит дедушка, является личной духовной силой каждого смельчака, особой и во многих отношениях более важной силой, чем наша вечная душа.

— А почему твой тотем все еще не пришел к тебе и не открыл твоего имени? — спросила я его. — Ты ведь так давно и старательно ищешь его.

Упавшие на лоб пряди гагатово-черных блестящих волос затенили глаза Сэма, когда он шевелил костер, и я видела лишь его профиль: черные ресницы, выпуклые скулы, прямой нос и подбородок с маленькой ямочкой. Внезапно в этом свете мой двенадцатилетний сводный брат показался мне гораздо старше своего возраста. Сам Сэм вдруг явился мне древним тотемным духом. Потом он с улыбкой посмотрел на меня. В отблесках костра его серьезные глаза сияли ясным и глубоким алмазным светом.

— Ты знаешь, Ариэль, почему я обычно называю тебя Умницей? — спросил он меня и, когда я отрицательно качнула головой, ответил: — Потому что в свои восемь лет ты обладаешь куда большей сообразительностью, чем была у меня, когда я сам впервые пошел на тива-титмас. Может быть, ты даже и сейчас сообразительнее меня. И это еще не все: я думаю также, что ты отважнее и смелее меня. Когда я впервые отправился в этот лес без проводника, то уже знал здесь каждую тропинку и каждый камень. Но ты не побоялась сегодня одна отправиться вслед за мной, безрассудно доверяясь всему, что может приключиться с тобой. Дедушка называет это необходимой верой.

— Я последовала за тобой, — подчеркнула я. — И наверное, просто по глупости!

Сэм откинул назад голову и рассмеялся.

— Нет, нет. Ты не глупая, — сказал он. — Но возможно, Умница, — добавил он со своей удивительной улыбкой, — возможно, именно то, что ты заблудилась и едва не погибла в этом лесу, станет добрым талисманом для меня — моей «счастливой» кроличьей лапкой. — Он дернул меня за косичку. — Может, удача придет ко мне благодаря тому, что я нашел тебя.

Так и случилось. Именно тогда Сэм стал Серым Облаком, наш тотемный дух благословил нас светом, а я стала членом его индейского племени, когда мы смешали нашу кровь. В ту самую ночь мне словно открылась какая-то внутренняя тайна, и с тех пор мой жизненный путь стал для меня четким и ясным.

С той самой ночи и до сегодняшнего дня.

Государственную власть не раз обвиняли в растрачивании денег налогоплательщиков, но никогда эти растраты не улучшали рабочих условий ее служащих. Особенно здесь, в провинции, где каждые пять центов, способные обеспечить удобную рабочую обстановку, выколачивались с большим трудом, а чаще всего складывались в кубышку. В результате больше наличных денег тратилось на обустройство шести акров парковочной стоянки нашего центра, где государственные служащие парковали свои машины, чем на строительство, отделку, ремонт, уборку или отопление зданий, где в реальности приходилось работать людям.

Сразу после обеда, еще с налипшими снеговыми плюшками на машине, я подъехала к нашей стоянке и обозрела ее бескрайние просторы. Как я и подозревала, в такое позднее время свободные места остались лишь в самом дальнем конце, простиравшемся, казалось, до границы с Вайомингом, соседним штатом. А в такое время года, даже после утренней оттепели, резкий дневной ветер мог существенно понизить температуру. Ветровое стекло уже бомбардировали ледяные градины. Рискуя нарваться на штраф, я решила оставить машину прямо перед главным зданием, где находилась небольшая стоянка для официальных гостей. Простым смертным там парковаться запрещалось, впрочем, как и входить в центр через гостевой вестибюль. Но мне обычно удавалось уговорить охрану позволить мне расписаться в вахтенном журнале, вместо того чтобы тащиться по улице вокруг всего комплекса и входить в него с задней стороны, через официальные ловушки для служащих.

Я плавно въехала на одно из свободных мест, подняла воротник дубленки, замотала лицо длинным кашемировым шарфом с бахромой и натянула на уши шерстяную лыжную шапочку. Выскочив из машины, я рванулась к стеклянному порталу. Что оказалось совсем не лишним, поскольку, когда я входила в здание, порыв ветра едва не сорвал дверь с петель. Мне удалось закрыть ее и пройти через вторые двери в вестибюль.

Я разматывала шарф, вытирая обожженные ветром глаза, когда увидела его. Он стоял у бюро пропусков и расписывался. Я оцепенела.

Нет, серьезно, не могла же я забыть слова из «Волшебного вечера» — «Ты встретишь незнакомца», — если Джерси частенько крутила эту запись, где она поет вместе со знаменитым баритоном, Дитрихом Фишером-Дискау, на сцене зала «Плейель» в Париже.

И вот он, этот незнакомец, передо мной. Конечно, в вестибюле отдела научно-технического обслуживания обстановка была не слишком идиллической, но я сразу поняла, что увидела того самого единственного на земле человека, созданного персонально для меня. Это был подарок богов, посланный мне в утешение после гибели моего кузена Сэма. Даже страшно подумать, что я могла войти в другие двери. Какие изысканные и таинственные подарки порой щедро подбрасывает нам судьба из своих запасов!

Он выглядел божественно — по крайней мере, вполне соответствовал почерпнутому мною из книг образу бога. Его темные и густые волосы, зачесанные назад, прикрывали воротник. Он был высок и строен и обладал тем четко высеченным македонским профилем, что обычно ассоциируется с героями. С его широких плеч свободно свисали пальто из мягкой верблюжьей шерсти и белый шелковый шарф с кисточками. В изящных длинных пальцах он небрежно держал пару шикарных итальянских кожаных перчаток. Он вовсе не походил на ковбойского инженера, чертыхающегося, как сказал бы Оливер, по любому поводу.

В его осанке и манере поведения сквозило некое отчужденное, царственное спокойствие, граничившее с надменностью. А когда он отвернулся от охранницы Беллы — которая продолжала таращиться на него с открытым ртом, как рыба, — и направился ко мне, я заметила потрясающие темно-бирюзовые, удивительно глубокие глаза, окаймленные черными ресницами. Его взгляд скользнул по мне, помедлил мгновение, и я поняла, что сейчас в этом наряде обладаю сексуальной привлекательностью белого медведя.