Наш Витя - фрайер. Хождение за три моря и две жены - Инна Кошелева

— Кураж.

— Да, мгновенные озарения. У меня получается. Такие шоу популярны. Теперь время от времени я пробиваю собственные проекты. Если удается, денег хватает на годы.

— Мне постоянно приходится делать то, что не хочется.

— Почему?

Витя пожал плечами:

— Так устроена жизнь.

— Кем устроена?

— Не мной.

— Правильно. Не нами. Нас нагрузили чужой памятью, дурацкими принципами и привычками, не оставив места для жизни. Для меня слишком много всех этих «надо-не надо, можно-нельзя». Автоматом принять не хочется. Если разбираться в наследстве предков, некогда будет понять себя. И потому ну их всех, а?

Она заглянула ему в глаза и потянула за руку вниз:

— Посидим.

Сели на чистую и теплую землю. Не дошли до монастырских ворот.

…И снова Витя поразился её манере спрямлять слова и мысли.

— Ты меня хочешь?

— Ещё бы! — засмеялся он. — Если бы ты спросила «Ты меня любишь?», я бы не ответил так… сразу…

— Я спросила то, что спросила. Так понятнее. И… Никого ни к чему не обязывает. Почему ты не приходишь ко мне в каюту ночью?

И впрямь почему? Надо быть фрайером, чтобы не насладиться такой женщиной. Идиот! Кретин! Как школьник, застигнутый врасплох, он подбирал вариант ответа, и молчал.

— Тебе неудобно перед командой? — спросила Кэролл.

— И это тоже.

— А ещё почему? Жена?

— Да.

— Ещё?

— Не привык, чтобы меня выбирали, как вещь.

— Почему, как вещь? Я тебя выбрала как человека. Выбор — это наше по правде, от натуры, это — свобода. Завтра придешь?

Витя не ответил.

Она его уговаривала! Предложила:

— Хочешь, сойдём и останемся здесь?

— У меня нет денег.

— Это неважно. Я умею заработать, когда надо. Ты даже не представляешь, как варит эта башка, — Кэролл сняла клетчатую кепку и засмеялась.

— Дело не в деньгах.

Кэролл прикусила сухую травинку. На нижней губе выступила капелька крови.

Он и сам не мог объяснить себе, почему возвращался ночами в мужскую конуру, когда тянуло мучительно — мимо, к ней. Не ставил себе запрета, просто верил живым отношениям. С первого взгляда, ещё там, в избушке спасателей на Ашкелонском пляже, Витя знал: что-то должно было случиться, чтобы… И это случилось, конечно….

В Испании они загружали яхту все вместе. Было не до прогулок — впереди Атлантический океан. Минули «Скалу», Гибралтар и вышли на водное пространство, о размерах которого лишний раз лучше не думать. Океан!

Витя знал, что их ведут, передавая друг другу по графику шесть радиолюбителей. На разных материках в яхтклубах отмечают их путь на карте, предупреждая местные морские службы: все проходящие в этом районе суда и подлодки должны знать о яхте «Кэролл». Не одни они в этом мире. Но стоило Вите взглянуть на мощные массы воды за бортом их парусника, идущего на автопилоте, и сердце сжималось: одни!

Как сказал турок, ходивший в Атлантике не первый рейс, всё будет о’кей. Лишь бы не попасть в шторм «больше десятки».

«Десяти нет. Но верных восемь баллов!» — услышал он, ещё не проснувшись. И понял, что вовсе не во сне и вовсе не детские качели подбрасывают его вверх-вниз. Он и не знал, что бывает такое.

Шторм. Это о нём говорили в каюте. Капитан, заглянувший до рассвета, попросил Витю и турка не выходить на палубу без дела, напомнил о надувных плотах и проверил, где и как хранятся спасательные жилеты.

— Всё так серьёзно? — соскочил с полки Витя.

— Как сказать, Виктор, — впервые капитан назвал его по имени. — В океане всё серьёзно. Слишком поздно пришло штормовое предупреждение. Ураган из Флориды неожиданно сменил направление. Мы, к счастью, задеты краем. Но ты застрахован, как положено, все документы оформлены…

— Я не собираюсь отдавать концы.

— Я тоже. Это чтобы ты был спокоен за семью.

— Я не волнуюсь.

— Вы, русские, не думаете о деньгах.

— Я еврей, только о деньгах и думаю. Но… не сейчас…

…Как только капитан вышел. Витя понял, что ему страшно.

Время остановилось. По часам уже полагался рассвет, но всё небо заслонила тёмная водная масса, рвущаяся внутрь яхты, в кабину, прямо к нему. И этот скрип… Будто их длинную лодку какой-то гигант сгибал поперёк, испытывая на прочность.

— Волна может разломить яхту? — спросил Витя турка.

— Вряд ли. Она лёгкая, не слишком остойчивая, но прыгучая. Может перевернуться, конечно. Но капитан хорошо держит нос на волну. Он опытный парень.

Лучше бы Витя не выглядывал наружу. Вокруг были горы из воды, высотой с огромные дома. Он понял, что, если всего одна такая обрушится на яхту, им всем конец. Но судёнышко пока ловко взлетало на очередную вершину и ловко скользило вверх, словно серфинговая доска. Однако силища! Даже «брызги» могли сбить человека с ног, смыть с палубы. Капитан строго приказал ему вернуться в каюту. Завтрак и обед готовить не надо. Выдадим сухим пайком, объяснил он.

Витя лёг в гамак, с полки просто скидывало, не удержаться. Но лежать и бездействовать было и вовсе невыносимо.

И тогда он подумал о Кэролл. И проникся её страхом, ибо привык думать, что женщина должна бояться ещё больше, чем он, а он боялся сильно.

Встал и пошёл к её каюте. Хотел постучать, дверь оказалась незапертой и подалась внутрь при слабом прикосновении. В движущейся, смещающейся полутьме увидел он глаза Кэролл совсем близко. Она обняла его и одновременно закрыла на ключ дверь за его спиной.

Что это было? Короткая смерть, потому что он вышел из этого измерения в другое.

В тот миг он узнал о себе всё. Увидел весь путь, каким пришёл к этой женщине, и весь путь Кэролл к нему. Они всегда искали друг друга. Увидел, как настоящее здесь и сейчас обращается в прошлое, и это принесло боль. И будущее он увидел — в нём не было Кэролл и не было боли, всё заполняла собой печаль.

Мир предстал безбрежным океаном людских чувств, мыслей, намерений, страстей. Его переживания что-то значили, но ничего не меняли и не могли изменить. Так движения пловца спасают его или губят, но не влияют на приливы или отливы. Он был здесь и только здесь, и мир был только таким, каким он был в этот миг.

Кэролл так чутко откликалась на все его — не желания даже, а на дыхание и мысли, что стала его частью. И это увеличило его возможности настолько, что он увидел, как рождается музыка.

Душа его, став волной, прошла сквозь все свои оболочки. Через колыбель-тело, колыбель-Кэролл, через колыбель — яхту, через колыбель — океан и дальше, не вниз и не вверх, а именно дальше в светящуюся тьму, в которой вспыхивали звуки. Они начинались с полной космической тишины и возникали из неё, набухали, набирали силу, начинали звучать, пока не взрывались, выстраиваясь в странную, замедленную музыкальную фразу.