Мужчина высшей пробы - Людмила Леонидова

Бабушка Татьяна, встретив бледную, осунувшуюся внучку на пороге дома, всплеснула руками:

— Все ведь в порядке, детка? Что с тобой? На тебе лица нет! Жив, поправится. На свадьбе танцевать скоро станем!

— Не будет никакой свадьбы. — Оля бросилась в родные объятия. — Мы поссорились.

Слезы сами по себе вновь катятся из глаз.

— Когда это вы успели? — Обнимая внучку, бабушка вытерла салфеткой ее глаза.

— Успели. За ним и за ребятами военные самолет прислали. Я с ними вместе летела. У-у… — зарыдала Оля.

— И что, в самолете поссорились? — улыбнулась бабушка, стараясь успокоить любимицу.

— И в самолете, и до самолета, какая разница! — наконец остановившись, в сердцах бросила Оля. — Ну что ты так на меня смотришь? Есть причины.

— Конечно-конечно, причины для ссор найдутся всегда. Простить его надо, деточка, он столько пережил. По телевидению показывали. Настоящий герой!

— Конечно, герой! Для него все важно. Все, понимаешь, кроме меня!

Татьяна укоризненно смотрит на Олю.

— Ведь его же никто не просил возвращаться к ребятам? Хоть бы мне слово сказал! Хоть словечко! Каково мне было в загсе, когда все гости собрались, и цветы кругом, и машины ждут, а я ничегошеньки не знаю… Обо мне он подумал? — Гордо вскинув голову, Оля посмотрела на бабушку горящим взглядом: — Знаю, что ты меня осуждаешь: «Эгоистка, ребята его поддержки ждали, правильно поступил». А я — это так, второстепенно?

— Что-то ты не так говоришь, — покачала головой Татьяна. — Он жизнью своей рисковал ради детей.

— Чужих, а своего потерял! — Признание вырвалось у Оли само по себе.

— Оля, ты ребенка ждала? — огорченно всплеснула руками бабушка. Внучка молча опустила голову. — Не сказала! — сокрушенно вздохнула бабушка.

— Сама еще не знала, — буркнула Оля. — Теперь ты понимаешь, что я права?

— Тебе так важно быть правой? — покачала головой Татьяна.

Оля не отозвалась.

— А может, важнее быть любимой?

Внучка вновь разрыдалась.

Она оплакивала ребенка, который мог бы появиться на свет, пережитый страх за Кирилла, несостоявшуюся красивую свадьбу — мечту каждой девушки, свадьбу, которая не повторится никогда, все то, что сделало ее брошенной… брошенной ради какой-то более высокой цели. Плечи тряслись, никакие слова утешения, казалось, не могли помочь в эту минуту.

— Помнишь, я сказала тебе, что он другой. — Бабушка погладила ее по голове. — Поэтому, если любишь, ты должна принимать его таким, какой есть.

— Не буду-у! — плакала Оля.

— Ты сейчас перед очень важным решением — если расстанетесь, он не вернется!

— Ну и пусть!

— Не пожалеешь?

Оля не отзывалась.

— Любимая должна уметь прощать.

— А ты бы простила?

Татьяна тяжело вздохнула.

— Бабушка, ну подумай, если бы не я, а он ждал меня в загсе, разве бы я так могла поступить с ним? — Оля не могла остановить слез.

Ей было жаль себя, своего потерянного ребенка и свои неосуществленные мечты.

— Мужчины устроены не так, как мы. Они другие, понимаешь? — Теперь Татьяна трясла внучку за плечи. — Перестань! Ты же сама сказала про него…

— Что, что я про него сказала?

— «Мужчина высшей пробы»! Помнишь?

— Ну и что? Я не напрашивалась! Он сам меня выбрал, — продолжала всхлипывать Оля.

— Раз выбрал, то терпи!

— Не буду!

— Не повторяй моих ошибок, детка!

— Твоих? — Глаза внучки широко раскрылись.

— Да, — горько покачала головой Татьяна.

— Ты никогда мне ни о чем таком не рассказывала!

Бабушка в семье всегда была примером всего-всего.

Правды, мужественности, смелости и, конечно же, женской доброты. Хрупкая, ничем не примечательная в молодости, она сумела гордо, с достоинством встретить старость. Строго одетая, всегда ухоженная, она являлась для Оли эталоном женственности. Однако прошлая ее жизнь, до Олиного рождения, оставалась тайной за семью печатями. И если честно, то не очень-то занимала внучку, поглощенную своими проблемами, казавшимися такими важными по сравнению со всем остальным.

Молодость жестока! Она не интересуется ни прожитой жизнью, ни опытом, ни болью даже очень близких людей, которые рядом с ней, под одной крышей, до той поры, пока сама не столкнется с несчастьем, горем, пока не придет час.

— Не рассказывала? — переспросила Татьяна. — Тогда еще не пришел час. — Бабушка посмотрела в бездонно-синие глаза внучки. Глаза, которые так напоминали ее молодость, глаза ее мужа, красивого, страстного любовника, друга, которого она не смогла, не сумела и не захотела простить. Жалела ли она об этом?

— А сейчас уже час пришел? — наивно спросила Оля.

— Получается, что пришел. — Татьяна помолчала. — Твой дедушка был таким же, как Кирилл.

— Самым лучшим?

— Мужчиной высшей пробы! — улыбнулась Татьяна. — Познакомились мы с ним в последние дни войны. Я — шестнадцатилетняя медсестра, он — человек-легенда, славный хирург. Любовь с первого взгляда.

— Ты никогда не говорила!

— Не говорила, — вновь вздохнула Татьяна.

Фотография дедушки, как себя помнила Оля, стояла на прикроватной тумбочке у постели бабушки.

— Дед у нас красавец мужчина, многие, наверное, на него заглядывались, от соперниц отбоя не было? — Оля вытерла слезы и показала на портрет, чем-то напоминавший ей себя.

— Ты права, — закивала головой бабушка. — У меня оказалось столько соперниц! Ты даже и представить не можешь! Спросишь кто? Первая — его профессия. Приходилось с ней делиться. Других по пальцам не сосчитать: долг, честь, порядочность — в общем, целый гарем, в котором я — старшая жена.

В свадебное путешествие, о котором мы так долго мечтали, отправились по морю. Расписались и сразу после загса на теплоход. — Воспоминания омрачили лицо пожилой женщины.

— Бабушка, только не рассказывай, как ваш корабль наткнулся на рифы, а дедушка, бросив тебя, принялся всех спасать.

— Нет. У нас совсем другая история приключилась. И после нее вся наша жизнь пошла под откос. А впрочем, лучше ты прочти сама.

Тяжело вздохнув, Татьяна вышла из комнаты. Вернувшись, протянула внучке потрепанную клеенчатую тетрадку, перевязанную тесьмой.

— Что это? — забыв на время о себе, спросила Ольга.

— Ты совсем взрослая, хочу, чтобы ты обо всем узнала. Это мой дневник. Он очень-очень личный. Ты понимаешь? Я писала его, когда мне было столько же лет, сколько тебе. Его никто и никогда не читал.