Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Том 2 - Варвара Дмитриевна Комарова

встретить с распростертыми объятиями. Если оба вы лишите меня этого удовольствия, то до свидания в Париже, в будущем месяце, если вы вновь не уедете в какую-нибудь Силезию и т. под. окрестности.

Прежде, чем я пожму вашу руку здесь, в благодарность за вашу доброту ко мне, я хочу пожать ее совершенно бескорыстно за ту хорошенькую книжку, которую я читаю.[756] Как приятно встретить вновь Шарлотту, и Манон, и Виржини, и все эти существа, которых так любим и над которыми столько плакали. Идея нова, странна, а вместе с тем, кажется естественной, по мере того, что читаешь. Если вы мне оставите Поля и Виржини честными и верными, я буду вдвойне вам благодарна за удовольствие, доставляемое этим чтением. Вам удалось заставить говорить Гете, не шокируя этим. Впрочем, он и не был лучшим, и Вы одарили его не меньшим величием и умом, чем у него должно было быть. Я уже слышу, как станут кричать о смелости Вашего сюжета, но до сих пор я не нашла ничего, что бы профанировало, унижало или делало бы вульгарными эти типы, столь любимые и вызывавшие такое восхищение. Я с нетерпением жду конца. Еще раз прощайте, и, так или иначе – до скорого свидания.

Сердечно преданная Вам Жорж Санд».

Жорж Санд

20 августа 1851.

«Милостивая Государыня.

Вот все!

Я замедлил отправить Вам эту посылку, все еще надеясь поехать в Ноган. Невозможно. У меня репетиции. Я столь же этим опечален, как и удивлен.

Благодарю Вас за благосклонное письмо, которое Вы мне написали. Должен ли я говорить Вам, М. Г., насколько я счастлив и горд, что моя книжка представляет какой-нибудь интерес для Вас. Вы видите, что я Вам оставил Поля и Виржини неприкосновенными. К сожалению, странная чопорность журнала урезала много необходимых оттенков, которыми, между тем, никакая чопорность не должна была бы шокироваться. Не позволите ли Вы мне поднести Вам эту книгу в том виде, как она была написана, когда она появится в виде претенциозного in octavo?

Мой бедный отец, который по-прежнему осужден на каторжную работу, просит прощения, что не был в Ногане. Я обещал ему это прощение, видя, насколько Вы добры даже ко мне. Как только Вы приедете, мы с ним поведем друг друга к вам, я и он, преданные вам сердцем и умом.

Примите, М. Г., уверение в наших общих к Вам чувствах.

А. Дюма (сын)».

Жорж Санд

27 сентября 1851 г.

«М. Г.

Вот уже пять недель прошло с того дня, как г. Фалампен имеет в руках то, что я Вам должен был передать. Вы, вероятно, ничего не понимаете в моем молчании, равно как и я был очень обеспокоен Вашим. Я боялся, что невольно плохо выполнил свое поручение. Письмо, написанное вами М-м Клезенже, доказывает мне, что Фалампен один виновен. Как же, после такой вины, как называться при всех Фалампеном, можно еще свершить и другую вину, еще большую?!

К маленькому пакету, который я положил в ящичек, обернутый бумагой, потом зашитый в клеенку, – ящичек, который и Пандора не открыла бы, – я приложил письмо, где я благодарил вас за вашу благосклонность ко мне и за труд прочтения моей книги. Я вновь благодарю вас, М. Г., ибо вы можете понять, насколько ваша симпатия была и останется для меня дорогой и драгоценной.

Примите, М. Г., уверение в чувстве моей преданности.

А. Дюма (сын)».

Ответом на это письмо Дюма является то письмо Жорж Санд от 7 октября 1851, отрывок из которого мы приводили в V главе, и в котором Жорж Санд говорит, что главное содержание ее писем к Шопену составляла Соланж и доставляемые ею огорчения, и что, предав все это забвению, она просит и Дюма забыть обо всем, что он узнал о Соланж из этих писем, адресованных Шопену – «этому моему второму «я».

Получив и перечитав свои письма, Жорж Санд сожгла их, равно, по-видимому, как и все письма Шопена, сохранив лишь те 16, которые мы здесь впервые обнародовали. И вот, таким образом этот, похожий на маловероятную выдумку романиста, эпизод с находкой писем в Силезии явился краеугольным камнем и основанием, на котором построилась весьма реальная, прочная и многолетняя дружба Жорж Санд с Дюма-сыном, и в то же время лишил всех биографов Жорж Санд и Шопена громадной части драгоценнейших подлинных документов для рассказа об отношениях великой писательницы и гениального музыканта.

ГЛАВА VII.

– Несколько слов об исторической преемственности в искусстве и литературе XIX века.

– Деревенские повести и социальные романы Жорж Санд.

– «Жанна».

– Делатуш и Верон.

– «Мельник из Анжибо», «Грех г. Антуана», «Чертова Лужа», «Деревенская Свадьба», «Беррийские нравы и обычаи», «Ночные видения в деревнях», «Г. Руссе», «Франсуа-Найденыш», «Маленькая Фадетта», «Волынщики», «Теверино», «Пиччинино».

Романтизм, охвативший с конца 18, а в особенности с 19 столетия все проявления европейского искусства (и, как многими утверждается, явившийся естественным современником и последствием французской революции 1789 г.) – своим прямым результатом имел то, что поэты и романисты, музыканты и живописцы обратились к изучению сначала памятников средневековой старины, к легендам, сказаниям, народным песням и поверьям, а потом, мало-помалу, и к изучению современных национальных нравов, обычаев, верований и быта, и наконец – и к действительной современной народной жизни.

И в самом деле: от Оссиана, лакистов, «Леноры», «Лесного Царя» и «Геца» один лишь шаг к балладам Вальтер Скотта и всевозможным другим балладам, к «Громобою», «Утопленнику», «Вещему Олегу», «Лорелее», «Свитезянке» и первой части «Дзядов» с одной стороны, и к романам Вальтер Скотта, к «Кромвелю», «Собору Парижской Богоматери» с другой. Но от Гейневских «Лорелеи», «Ильзы» и «Горной Идиллии» шаг, пожалуй, еще меньший к шварцвальдской «Лорле-профессорше» и «Босоножке» Ауэрбаха (этой младшей сестре «Маленькой Фадетты»), а от «Утопленника» и «Бесов» такой же прямой путь к «Ночи на Рождество» и всем «Вечерам на