Зеркало времени - Николай Петрович Пащенко

слова Тургенева о том, что лицо Базарова «оживлялось спокойной улыбкой и выражало самоуверенность и ум», «…тёмно-белокурые волосы, длинные и густые, не скрывали крупных выпуклостей просторного черепа».

— Это почти мой портрет, — улыбаясь, сказал Андрей, и все повернулись к нему, чтобы вглядеться. — Только глаза у меня серого цвета, лоб, пожалуй, немного поуже, обыкновенный, и бакенбардов нет, нынче они у военных, да и большинства гражданских, не в моде, кроме швейцаров, дворецких и некоторых англичан, а тогда русское дворянство верноподданнически подражало царю отращиванием у себя подобных бакенбардов. Уточнения про шишки черепа указывают нам не столько на качества пресловутого Базарова, сколько на осведомлённость Тургенева о существовании в его время такого зачатка псевдонауки о размерениях черепов, как френология, и что Тургенев разделял бытовавшее мнение, впоследствии тоже не оправдавшееся, что мозг человека умного крупнее. Гораздо интереснее для нас было бы знать о связях, то есть именно энергетических связях и энергообменах этого Базарова, да и любого из главных героев. О входимости духа человека в мир информации того времени. О загруженности личности героя теми или иными программами, как активированными, так и дремлющими, скрытыми. Потому что именно заложенные информационные программы определяют действия каждого человека, а вслед затем способны сформировать характер и личность. Перед Великой Французской революцией королевству подрезали ростки, побеги в будущее, тем, что спровоцировали большинство молодых отпрысков французской аристократии выбить друг друга на дуэлях, не дав даже вызреть характерам. Надо вспомнить, что аристократы в этой стране были потомками завоевавших её иноземцев, более пассионарных и сплочённых, нежели разномастные и разноплемённые аборигены, не говорившие на общем языке.

Аристократическое дворянство, этот потенциальный оборонительный актив вокруг монарха, и заставили уничтожать само себя. Так ведь кто-то же конкретный предварительно профинансировал появление романов, театральных драм, басен, поэм, сплетен, анекдотов, статеек в газетных листках, внедривших в аристократические мозги и весь обиход светского общества болезненно искажённое понятие о чести! Подготовил и запустил злодейский механизм распространения уничтожающих нацию программ. Позже европейская зараза «о защите чести» проникла и в Россию — при посредстве этой коварно впущенной программы убиты Пушкин, Лермонтов, тысячи безвестных дворянских сынов, эта перспективная юная поросль России…

Кто-то же профинансировал немало стоившую экспедицию Наполеона в Египет из страдающей после мотовства Людовиков от безденежья и натурального голода Франции, а что он в тех африканских песках позабыл и почему вдруг так скоренько из Египта умотал, бросив армию? Какое задание он выполнил и к кому устремился отрапортовать? Кому выгодно? Историки старательно обходят эту тему далеко стороной. Либо, не краснея, откровенно пудрят мозги. Но о чужих злокачественных программах, закладываемых в мозги, во времена Базарова и Тургенева в свете, в обществе просто ничего не знали. Зато в наше время на основании объективных исследований полагают, что крупный мозг обеспечивает именно лёгкость общения, обширность межличностных связей.

У Аркадия Кирсанова в романе чисто служебное назначение. Кирсанов — туповатый догадчик, своеобразный доктор Ватсон при русской предтече английского умника Шерлока Холмса — Базарове. Шерлок — типичный британский нигилист, хотя это его качество автор обошёл стороной, такой же нигилист, как и Базаров, демонстративно плюющий на условности, обычаи и манеры, принятые в приличном обществе и официальных учреждениях, том же Скотланд-Ярде, в угоду изобретённому Холмсом дедуктивному методу розыска. Русский писатель Тургенев своими персонажами Базаровым и Кирсановым оказывается предшественником англичанина Конан-Дойля с его Холмсом и Ватсоном. Правда, Базаров не погружался на дно общества и не разыскивал там преступников. Он ценил равновесие и критиковал стареньких беспокойных романтиков, которые в себе и окружающих это равновесие нарушали своими восторгами по поводу и без повода. С тоской по краткосрочному гостеванию, похожему на весёлую пирушку среди европейских пасторалей в невозвратной студенческой юности, они продолжали восторгаться, уже старичками сидя безвыездно дома: «Ах — болотце, ах — в нём кувшиночки!» Почему восторгаться? Потому что ничего иного не умели, не были обучены самому необходимому.

Говоря словами Ленина, сказанными о предшествующих бунтовщикам-разночинцам декабристах, «страшно далеки они от народа», романтики «с душою прямо геттингенской» — это Пушкин — от родной почвы оторвались, а беспокоящую энергию, которая ещё в них билась, приложить было не к чему. В гимназиях они вызубрили древнегреческий и латынь, а как вырастить урожай, их не научили. Европейское «классическое» образование в России почти не пригождалось, желаемые всеми крупные деньги приходили не через труд, а главным образом благодаря связям либо по наследству, а ещё через торговлю или воровство, пресловутая образованность оказывалась вообще ни при чём. Высокообразованные царь и министры не умели править, дворянство не умело хозяйствовать. Типичная драма многих российских помещичьих семейств, да и всей России. Откуда ж пошла такая мода на никчёмное образование?

Вспомним бабушек наших прадедов, не столь давний девятнадцатый век. Представьте, что русскую дворяночку лет шестнадцати от роду, как тогда велось, выдали замуж. Вскоре муж погиб где-либо на войне с турками, австрийцами, венгерцами, при усмирении поляков, подавлении царём европейских революционных бурлений, сгинул безвременно муж, да и истёрся из памяти потомков. Поросль русских дворян тоже выбивали на дуэлях и в весьма сомнительно необходимых России войнах. Она осталась юной вдовицей с несколькими малолетними детьми, которых надо поднять, уж не говорю о них, обо всех — поставить на ноги. Если она вскоре не заболевала и не умирала от горя и бедствий, в изобилии обрушивавшихся с потерей главы на среднерусскую небогатую семью, если избегала опекунства над скудеющим на глазах хозяйством, ей предстояло взять в свои руки правление несколькими деревнями, скрутить в бараний рог вороватых старост и бурмистров, научиться выигрывать нескончаемые судебные тяжбы с алчущими соседними помещиками. Ну, сами понимаете, впрячься в этот непосильно тяжёлый хозяйственный воз и тащить на себе и свою семью, и все-все семьи ей подвластные, всех своих зависимых от неё крепостных.

Вот строки из романа «Отцы и дети», написанные Тургеневым с большим знанием типовой ситуации и утомлённости от безуспешных поисков выхода из неё: «А потом мы догадались, что болтать, всё только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринёрству; мы увидели, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и чёрт знает о чём, когда дело идёт о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно от того, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок,