Тридцать седьмое полнолуние - Инна Живетьева

– В любом случае жизнь неизменно оказывается больше любых теоретических выкладок. Так что…

– Если можно, последний вопрос. А как вы относитесь к л-реям?

Историк оглянулся на шумный коридор.

– Боюсь, мы выбрали неудачное место. Если кратко, то л-рей – спасение и испытание для нашего общества. С одной стороны, он помогает тем, кому может помочь. С другой же, позволяет нам умыть руки. Вот таким образом, – Воитель глянул на часы. – Ну, Микаэль Яров, поздравляю еще раз. Ваш дед – личность довольно неординарная. И даже если я… м-м-м… придерживаюсь в некоторых вопросах других взглядов, это ни в коем случае не мешает мне признать, что господин Леборовски… его заслуги перед Федерацией…

– Я понял, господин Вальшевский.

– Ну, тогда давайте поторопимся, скоро звонок.

Историк еще раз подержал Ника за пуговицу, кивнул и пошел к лестнице.

Ник остался стоять, глядя, как на заднем дворе носятся пацаны. Солнце к полудню разгорелось, и казалось, что на улице лето.

Дед вел активную жизнь. Утром Ник видел его мельком: серебристый «Янгер» исчезал сразу же после завтрака. Возвращался Георг затемно, обычно ближе к полуночи. В субботу, извинившись, отбыл на какую-то встречу. Обратно его привез майор Алейстернов. Кажется, между ними пробежала черная кошка: майор не остался на ужин и сухо раскланялся с хозяином.

Ник посмотрел, как дед поднимается к себе – цепко хватаясь за перила и ровно держа спину, – и вернулся в библиотеку. Он проводил в ней больше времени, чем наверху, и даже успел обжить: передвинул кресло ближе к окну, убрал со стола подшивки газет и освободил место на полке под альбомы с фотографиями – Георг выдал их по первому слову.

В библиотеке ждали шахматы и сборник этюдов. Ник повертел резную ладью, но, вместо того чтобы сделать ход, поставил ее на место. Потянулся к альбому.

Вот они семьей на пляже. Денека еще нет, а сам Ник увлеченно копает песочек пластмассовой лопаткой. Отец режет арбуз, мама обернулась через плечо и улыбается. Жаль, фотография черно-белая. Какой был у него совочек? А купальник у мамы? Рукоять отцовского ножа?

А вот уже с Денеком, на пороге роддома. У мамы на руках кулек, перевязанный ленточкой. Ник, привстав на цыпочки, пытается заглянуть под кружевной уголок. Отец в форме, растерянно держит охапку букетов. По документам Денек появился на свет в Аргуславске, осенью. И действительно: на ступеньках лежат листья, а у попавшей в кадр рябины тяжелые, налитые гроздья.

Перевернул страницу.

Та самая фотография, с которой сделана копия для поискового дела. Странно, тут Ник похож на себя меньше, чем малыш с лопаткой. Наверное, из-за выражения лица, уж больно глупое и беззаботное. А у Денека ссадина под носом. Упал? Подрался? На заднем плане решетка, увитая засохшим плющом. Гостят у кого-то на даче? У них загородного дома не было, он узнавал. Почему так тепло одеты? Вроде солнечный день.

Только вопросы. Ответов нет.

Послышались шаги. Ник закрыл альбом и поставил на полку.

– Не знал, что ты играешь.

В библиотеку зашел дед, глянул на шахматную доску.

– Я тоже. Случайно обнаружил.

– Партию?

Ник сдвинул фигуры, нарушая почти законченный этюд.

– Какими будете?

– Кинем жребий.

Георг выбрал черную и белую пешки, перекатил в сомкнутых ладонях и сжал кулаки.

– Правый. – Ник хотел коснуться дедовой руки, но остановился.

Сам-то Георг не притронулся к нему ни разу. Хотя глупо, конечно, обнимать шестнадцатилетнего парня.

– Не повезло. У тебя черные.

– Ничего. Так даже интереснее.

Дед начал банально: «е-два» – «е-четыре». Ник ответил, не задумываясь, пешкой с «е-семь» на «е-шесть».

– Микаэль, ты обижаешься на меня?

Ник посмотрел удивленно.

– С чего бы?

– Я редко бываю дома. Совсем не уделяю тебе внимания.

– Да, но… Видите ли, я плохо представляю, как живется по-другому.

Дед замер с занесенной над доской рукой, и Ник улыбнулся.

– Не пугайтесь, я не настолько уж дикий. Знаю, что такое семья, родители, бабушки-дедушки. Просто это абстрактные знания, не переложенные на практику.

Георг передвинул фигуру с белой клетки на черную.

– Значит, учиться придется нам обоим. Я тоже отвык быть семейным человеком.

Ник задумался, глядя на доску. Играть с противником оказалось интереснее, чем решать этюды.

– Меня беспокоит, что ты никуда не ходишь, – сказал дед.

– В смысле?

– Ну, не знаю, как сейчас развлекается молодежь. Кино, кафе, клубы? Я оставил распоряжение Леону, ты можешь ездить в город. Только возвращайся, пожалуйста, до двенадцати. А если вздумаешь задержаться, то предупреди.

Ник повел плечом. В клубах он ни разу не был, да его и не тянуло.

– Деньги на первое время у тебя в столе. Ты видел?

– Да. Спасибо.

– Кстати, у нас в поселке, в новой его части, живут Дальшевские. Младший, Роберт, кажется, твой одноклассник? Вы могли бы сходить куда-нибудь вместе.

– Не думаю, что это хорошая идея, – рассеянно отозвался Ник. Играл дед отлично.

– Тогда с кем-нибудь из твоих друзей по детскому дому.

Ник почесал бровь пешкой.

– Так, через два хода мне мат. Будем доигрывать? Или и так все понятно?

– Может, еще одну?

– Давайте.

За окном, в ранних сумерках, зажглись фонари. Молочно-белые шары висели между черными деревьями, отбрасывая причудливые тени.

Просохли тропинки и обросли по обочинам травой. Деревья стояли в зеленой дымке. Ник договорился с дедом, чтобы Леон подъезжал попозже и ждал на Большой Корабельной.

После уроков шел пешком через Гостиный мост. Слева вдалеке виднелись купола Морского собора. Справа врезались в Ладу крепостные стены. Проплывали туристические теплоходики и катера.

С набережной Ник сворачивал на Театральную. Афиши на тумбах кричали о закрытии сезона. Плакали и улыбались маски на фасаде. Грустный мим с нарисованной слезинкой зазывал к кассам. Рядом прыгал на ходулях и тряс бубенчиками шут.

Художественное училище оставалось в стороне. Иногда Ник делал крюк и проходил мимо. Замедлял шаг у кованой ограды, вглядываясь в лица девушек.

…В тот день выпал первый снег. Безветренная погода – редкость для Сент-Невея, а тогда пушистые хлопья невесомо парили в воздухе. Они казались очень яркими на фоне каменных стен. Пахло приближающейся зимой и почему-то хвоей, может, как напоминание о Новом годе.