Победа Сердца - Алекс Кайнес

 Затянувшись вновь в продолжительной мантре, юный послушник все же решил ослушаться своего мастера и открыл, вопреки всему, как будто это было в самый первый раз в жизни, свой глаз, что дал рождение новому миру и новой истории.

– Это же просто бессмыслица! – подумал про себя монах, – он смотрел вокруг и видел, как вокруг него, позади, спереди, рядами сидели другие служители, его так называемые «братья» и «сестры», исполняя каждодневную молитву. Устав священного места велел ученику находиться с закрытыми глазами – монах же, ослушавшись его, смотрел на всё с подозрением, сначала с одним приоткрытым глазом, а затем, осмелев еще больше, позволил себе открыть и второй. Далее уже произошло совсем немыслимое – он завертел по сторонам собственной головой! И в этот самый момент что-то в нем проснулось окончательно, что-то заставило его, вечно боявшегося чужого упрека и уж, тем более, гнева мастера, стараясь не шуметь, подняться, сначала сгорбленным, а затем и в полный рост возвыситься над стройными рядами остальных послушников храма. В этот момент он почувствовал себя кем-то значимым, кем-то, кто смог по-своему преодолеть безуспешные и ненужные упражнения и пустую болтовню наставника, став самим мастером, который смог обхитрить своего гуру! Монах поднял голову и узрел своего «властителя дум», который, чуть согнувшись, сидел на небольшом возвышении под отлитой из золота фигурой Богини-бабочки. Монах сначала испытал тревожное волнение, вспомнив о предупреждении своего учения о том, что прервавший молитву будет уничтожен стрелами богов, которые тут же обрушатся на зарвавшегося глупца!

Однако на деле ничего ровным счетом не происходило, и даже образ самой Богини не сдвинулся с места хотя бы на миллиметр, чтобы не то что разбудить гуру, который, возможно, и сам уже был в отключке, пребывая в садах Богини, но, хотя бы, чтобы покарать ослушавшегося монаха собственноручно!

Тут самодовольная улыбка исказила лицо монаха, которой ловко стал скакать вокруг сидящих последователей культа, вытанцовывая и показывая неприличные жесты, как им всем, так и учителю, и даже самой Богине! Затем, осмелев окончательно, он бросился прочь за стены храма, где его ждала такая свежая, такая опьяняющая свобода, и вот он – этот единственный маленький шажок к бесконечности удовольствия без правил и забот! Служитель культа уже чувствовал, как его тело вновь удовлетворяется всеми нуждами, от которых он сам же и отказался в тот момент, как его нога переступила порог храма в самый первый раз. Глядя в безоблачное небо, не чей-то послушник, но свободный индивид уже ощущал гул самой жизни, гул ритма его сердца, гул… Который не был и отдаленно похож на что-либо виденное, слышанное и познанное ранее! Это был…

Монах застыл как вкопанный, подобно какому-то жуку, в надежде, что гигантский сапог не заметит и не раздавит его! Ведь в мгновение потемневшее небо разрезали миллионы пылающих стрел, что готовы были пронзить всю планета, нет, всю вселенную, нет, все возможные и даже невозможные миры! Это была кара высших сущностей, наказание самой Богини, что ниспослала свой гнев на человечество из-за глупца, который решил, что он умнее своего учителя, и предавшего само творение!

– Нет, нет! – сипло успел в ужасе выдохнуть падший монах, когда одна из небесных стрел, закрыв собой солнце, черной тенью метнулась в него, поглотив в ослепительной черной вспышке отчаянный и полный раскаяния крик.

 – Ну, ну… Не стоит так нервничать, – раздался звонкий женский смех, который тут же согрел страждущее сердце искателя, который, хотя еще не до конца осознал, где именно очутился, при этом испытывал мягкое тепло ощущения полной безопасности и долгожданного окончания своих бесконечных поисков. О чем еще было ему мечтать?

– Как себя чувствуешь? – ласково повторил голос, который каждым своим оттенком заставлял сердце путешественника обливаться нектаром благодарности за эту вибрацию, которая и была источником всякой жизни и бесконечного блаженства, что лежала в ее основе.

Монах распахнул свои глаза и смотрел на лицо удивительной красоты, что снизу вверх нависало над ним, и, казалось, впитывало в себя окружающую действительность, представляясь единственной вещью, что требовала к себе внимания, поскольку на самом деле существовала лишь она одна, а всё остальное представлялось несущественной и что куда важнее – лишь временной декорацией.

Путешественник принялся наощупь опознавать место, где находился, но пока не был в состоянии этого сделать. Покоился ли он на чем-то твердом, или же на мягком, в закрытом или, напротив, в открытом помещении – это было не важно – значение имела лишь фигура напротив, которая как будто бы отражала самого наблюдателя, который уже и не знал, кто он сам, и пытался это вычислить только ему одному известным способом по сияющим узорам, что игриво вспыхивали на коже его собеседника или собеседницы, что внимательно изучала его своим проницательным взглядом. В эти безмолвные мгновения путешественник был готов поклясться, что мог бы навсегда раствориться в бездонности этих двух черных блестящих шариков, которые будто бы и были миниатюрной манифестацией вселенной, что разделилась надвое, и, хотя она сама же и произвела этот поистине чудесный акт творения, тем не менее, осталась, парадоксально по сути, той же самой, лишь в итоге превратившись в зеркало самой себя.

– Мы… – не узнал своего голоса путешественник, через какое-то время осознав, что говорит вовсе не он, а его собеседник, что сперва жутко его напугало, а затем наполнило каким-то совершенно необъяснимым и даже более того – сверхъестественным спокойствием, как будто бы он слышал всегда это голос, знал его, и уже не важно, кому именно он принадлежал.

– Еще долго? – пытаясь вывернуть наизнанку сознание наблюдателя, мягко шептали губы партнера, готовые свести с ума путешественника, чей разум из такой маленькой фразы вырисовывал целые миры и тут же разрушал их в попытке удержать то бремя смысла, что несла эта фраза, которую ни в коем случае нельзя дать закончить! Нет! Ведь тогда произойдет самая настоящая катастрофа, и тогда, тогда!.. – С замиранием сердца вновь внимал своему собственному голосу путник, эхо которого отразилось и в фигуре наблюдателя, обдав его теплой волной. – Долго будем тут еще играть?

И тут безмолвное пространство вокруг вспыхнуло тысячей звуков, которые были похожи на синтезированную квинтэссенцию всех известных мелодий и звучаний, что слились в едином монотонном, но при этом и бесконечно многообразном звучании, что билось изнутри существа наблюдателя, который, спустя целую вечность, наконец вновь мог расслабиться и подняться над собственными страхами. С огромным удовольствием, не произнося ни слова, он бесконечно долго всматривался в самого себя, вновь и вновь теряя и находя себя в насмешливом выражении кошачьих глаз, которые озорно блестели на игривом лице, которое озаряла загадочная полуулыбка.

Казалось, всё было уже достигнуто, а это и было тем мифическим, легендарным возвращением домой из легенд, возвращением к Богине, возращением к самому себе, о котором путешественник слышал через тысячи ушей, однако впервые он своими глазами узрел, что же имели ввиду все те призраки прошлого, что так отчаянно твердили о том, чего нельзя ни потрогать руками, ни увидеть глазами. В то же время это было и гораздо ближе, чем кто-либо из них мог бы предположить, настолько, что это вызвало смех безумной мудрости, что отражался меж двух фигур, находящихся в бесконечном волшебном саду собственной самости. Они парили напротив друг друга, в определенный момент решив вновь затеять свою рискованную авантюру, которая таковой являлась лишь краткое мгновение, когда они становились поглощенными этим неуловимым по времени процессом. Но ради него они готовы потерпеть совсем чуток, отдавшись, как в последний раз, всем своим существом в бесконечный по счету раз своей величайшей забаве, радостно растворившись, казалось навсегда, в забвении, нарушив целостность и совершенство своей истинной природы, которой никогда не существовало.