Час ведьмы - Крис Боджалиан

— Вы не назвали мне ни одного свидетеля жесткого поведения Томаса Дирфилда.

— Есть свидетели тому, что он говорил мне, — сказала Мэри.

— Вы сообщали кому-нибудь о том, что он вас бил?

— Моя подруга, матушка Купер, видела синяки. Как и мой зять, Джонатан Кук.

— Это хорошо.

Джеймс Берден наклонился вперед и сказал:

— Мать Мэри и я тоже видели.

— А матушка Хауленд? Может быть, она как-то их прокомментировала?

— Наверное, она их тоже видела, да, — ответила Мэри. — Но вряд ли она мне посочувствовала.

Нотариус сложил руки на столе и изрек:

— Вы дали мне мало времени. Суд состоится менее чем через две недели.

— Вы бы действовали иначе, будь у вас в запасе месяц или больше? — спросил Джеймс.

— Вы предлагаете подождать до следующей сессии?

— Возможно, — сказал Джеймс.

Но мысль о том, чтобы жить в такой муке, быть одновременно замужней и нет, была невыносима для Мэри. Она хотела получить развод прямо сейчас; ей не терпелось стать свободной.

— Какую работу необходимо провести? — спросила она у нотариуса.

— Мне потребуется собрать показания свидетелей и удостовериться, что некоторые из них смогут присутствовать в суде после того, как магистраты выслушают ваше прошение. А это значит, что нужно будет найти этих людей и опросить.

— Их не так много.

— Да, — согласился он. — Но все равно на это требуется время. Есть, например, Кэтрин Штильман. Есть матушка Купер. Есть владельцы таверн, где Томас в пьяном виде мог демонстрировать свои дурные наклонности. Это может быть существенно, Мэри, и эту область я буду исследовать с особым усердием. Также я хотел бы побеседовать с вашими родителями и с вами и удостовериться, что судебные порядки для вас не тайна и вы сможете спокойно отвечать на вопросы магистратов.

— Я знаю Ричарда Уайлдера, — сказал ее отец, и для Мэри его слова прозвучали как похвальба. Видимо, для нотариуса — тоже.

— Вы знаете его как друга, — сказал он. — Сомневаюсь, что вы часто наблюдали его в роли магистрата.

В тот вечер Валентайн Хилл и его жена Элинор пришли на ужин, и Мэри заметила, что ее мать не приказывала Абигейл класть на стол трезубые вилки. Подали картофель, приготовленный на горячих углях, и дикую индюшку, которую служанки поджарили на вертеле. У Мэри практически не было аппетита, его отсутствие она объясняла частично тем, что ее жизнь внезапно резко изменилась, а частично — болью, гнездившейся в руке. Когда она сняла повязку, которую наложил вчера доктор, увидела некрасивую корку коросты и синяк цвета ежевики.

Мэри сделала наблюдение, что Валентайн и его жена той же породы, что и ее родители: они богаты и принадлежат к узкому кругу бостонской аристократии. Все четверо на дружеской ноге с Джоном Эндикоттом, губернатором. Их скамьи находились близко к алтарю материнской церкви, и они часто обсуждали с Джоном Нортоном, священником, его же проповеди. Только у обоих Хиллов волосы совершенно поседели, Валентайн раздался вширь, а у Элеоноры с возрастом скрючились пальцы и покраснел нос. По мнению Мэри, они выглядели намного старше ее родителей, но в то же время она предположила, что, возможно, она просто необъективна.

После того как они прочитали молитву, а Ханна и Абигейл подали на стол, мужчины заговорили о прибывающих кораблях и их грузе, а Мэри отдалась своим мыслям. И ее отец, и Валентайн считали, что их работа имеет для колонии первостепенную значимость, а свое богатство расценивали как доказательство их духовной чистоты. В какой-то момент Элеонора Хилл спросила о торговцах-дикарях, которых видела в гавани в то утро, и вслух предположила, что, возможно, когда-нибудь индейцы станут обычным явлением в христианских городах. Мужчин явно не обрадовала перспектива видеть индейцев в бостонской церкви, но Элеонора не меняла тему, пока ее муж не улыбнулся и не сказал:

— Ты, как и наш племянник, говоришь всякие глупости. Генри тоже готов поверить в их сообразительность, которой Господь их, судя по всему, не наградил.

Услышав имя «Генри», Мэри села чуть прямее.

— Генри Симмонс? — спросила она.

— Да, — ответил Валентайн Хилл, положив себе в рот кусочек картофеля и смакуя его. — Мой племянник. Сын сестры Элеоноры. Он приехал сюда из Ярмута в этом году. Откуда вы его знаете?

— Я немножко его знаю, — ответила Мэри. — Однажды он помог мне, когда на меня чуть не наехала повозка. Я подумала, что он у вас служит.

Валентайн покачал головой.

— Манеры у него неважные. Зато голова хорошо работает. Даже отлично, я бы сказал. Так как у нас нет сыновей, однажды он может унаследовать мое дело, — при условии, что будет лучше себя держать.

— На тебя наехала повозка? — спросила Присцилла у дочери. — Ты ни разу не упоминала об этом.

— Потому что там нечего рассказывать, мама.

— Но племянник Валентайна помог тебе.

Мэри кивнула.

— Он хороший мальчик, — сказал Валентайн. — Только чересчур болтлив и уверен в своем положении в этом свете — и на том тоже. Он немного простоват. Якшается со всяким сбродом, с нищими и дикарями.

Элеонора рассмеялась.

— С дикарями и ты якшаешься! Сколько ты с ними наторговал?

— Одно дело — торговать с ними, — поправил жену Валентайн. — И совсем другое — назначать им неверное место в Божьем промысле.

Он повернулся к Мэри и сказал с характерной для него прямотой:

— Ваш отец сказал нам, что вы намерены разводиться с Томасом.

— Да, — ответила она.

— Он богатый человек. Вы могли бы стать богатой женщиной, — сказал Валентайн. — Если суд примет решение в вашу пользу, вы получите треть его собственности. Ваша земля значительно увеличится.

— Я не поэтому хочу развода, — сказала Мэри. Она была оскорблена тем, что он поднял подобную тему.

— Нет, разумеется, нет, — сказал он. — Я всего лишь отметил, что по этому поводу утверждает закон.

— По-моему, это просто невозможно, чтобы Мэри вернулась к человеку, способному вонзить вилку в руку жене, — сказала Элеонора.

На самом деле Мэри тоже не могла представить себе подобного исхода. Она уже думала о том, что будет делать, когда официально получит развод. Ее поступок возымеет свои последствия, какие-то она может предугадать, какие-то — нет. Нечто похожее она ощущала, когда еще в Англии садилась на корабль, которому предстояло пересечь океан. Стоя на причале, она смотрела на снасти и паруса со смесью восторга перед предстоящим приключением и страха перед неизвестным будущим. Она не дрожала при мысли о путешествии, как некоторые, и только на тринадцатый день, когда разразился шторм, поняла, что неудобства относительно маленького корабля меркнут на фоне его хрупкости перед волнами, которые бились о борта и раскачивали судно, точно легкую колыбель, но и не ощущала присутствия Господа, как многие ее попутчики. Однако развод все-таки отличался от того плавания: прежде всего это был ее выбор. В девичестве у нее не было права голоса: родители решили отправиться в Новый Свет, значит, она едет с ними. К тому же никто из ее друзей или родственников не осудил бы ее за то, что она последовала вслед за Господом и родителями в этот новый, более благочестивый мир. После того как она разведется с Томасом Дирфилдом, люди будут относиться к ней иначе. Это очевидно.