Час ведьмы - Крис Боджалиан

Мать промокнула рану полотенцем. Ее голос звучал тихо, когда она сказала:

— Я с самого начала не считала, что Томас Дирфилд для тебя — идеальная партия. Останься мы в Англии, ты нашла бы более достойного супруга. Но я также никогда не считала его чудовищем. Никто не слышал, чтобы он бил Анну.

— Что ж, — ответила Мэри, — теперь люди узнают, что он бил меня.

Склад Джеймса Бердена примыкал к зданию таможни, и он как раз выходил оттуда, когда подошли Мэри с матерью. По его лицу Мэри поняла, что отец чем-то встревожен; сам по себе их визит его не удивил, так как дочь и жена часто заходили к нему. Его встревожили повязка на руке Мэри и напряженное лицо Присциллы.

— Рад вас видеть, — осторожно начал он, когда они подошли ко входу, — но, видимо, сегодня вы пришли не просто так. Мэри, что у тебя с рукой?

— Мой муж решил, что это кусок мяса, который можно проткнуть, — ответила она. — Мы только что от доктора.

И пока отец переваривал этот ответ, она начала рассказывать подробности, в то время как на широком дощатом причале работники разгружали очередной, только что вставший на якорь корабль, а трое недавно приехавших индейцев торговали мехами, которыми были доверху загружены их сани. Когда Мэри закончила, отец заметно помрачнел.

— Мы этого так не оставим. Мне стоило бы самому побить этого человека.

— Но ты этого не сделаешь, — возразила Присцилла почти сварливым тоном.

— Нет, конечно, нет. Но ему это с рук не сойдет. Я поражен. Давайте пойдем к Ричарду Уайлдеру. Он мой друг и к тому же магистрат.

Мать встревожилась.

— Ты уверен, что это будет правильно? Я боюсь церкви. Думаю, что служители, старосты и преподобный…

— А я думаю о нашей дочери, — ответил отец, перебив мать таким тоном, какого Мэри никогда не слышала от него ни в Англии, ни здесь, в Массачусетсе. — Это гражданское дело. Данный брак — всего лишь гражданский договор. Мэри и Томаса поженили магистраты, и я лично прослежу, чтобы они их и развели.

— Ты действительно этого хочешь, Мэри? — спросила мать. — Уверена?

Мэри не сомневалась в своем решении, но только сейчас начала осознавать всю его значимость. Она подумала о преподобном, с его свирепыми глазами, высоким лбом и маленькой острой бородкой. Представила, что скажут прихожане и такие ограниченные и жестокие женщины, как матушка Хауленд. И она вспомнила о Господе. Что скажет Он? Ее решимость начала таять, но в тот миг на дальнем краю пирса она увидела Генри Симмонса — того парня, служащего у Валентайна Хилла, который помог ей после того, как ее чуть не сбила повозка, — его чернильно-черные волосы, какими она их и запомнила, и глаза цвета голубики в первые недели августа. Сегодня на нем была рабочая одежда, в руках он держал учетную книгу. В тот раз Мэри подумала, что он служит у Хилла по договору, но, возможно, он не просто раб контракта, а наемный работник или ученик. В тот же миг он заметил ее и с улыбкой приподнял шапку. Мэри вдруг подумала, что эта встреча неслучайна, это знак свыше.

Она выпрямилась и сказала родителям:

— Я абсолютно уверена. Я тверда в своем решении. Моему сердцу также нужно исцеление. Чем раньше мы начнем, тем скорее оно, как и моя рука, начнет заживать.

Мэри Дирфилд и ее родители встретились с Ричардом Уиллардом в полдень, пока он не ушел обедать. Они нашли магистрата в новом здании, называвшемся «Городская ратуша», — массивном деревянном строении, которое всего два года назад общими усилиями возвели в начале главной улицы. Это было трехэтажное здание с симметричными куполами, огромными трубами и широкими стрельчатыми окнами на последнем этаже. Купола огибала огороженная перилами терраса, с которой можно было любоваться, как город за каких-то три десятилетия успел расползтись во все стороны от побережья. (Мэри вспомнила, что год назад они с Томасом стояли на недавно возведенном балконе и в тот раз она обратила внимание, что Бостон похож на волну, которая только наползает на землю и никогда не отступает. Томас поправил ее, сказав, что волны приносят только водоросли, мертвых лобстеров и остатки затонувших кораблей.) Сегодня магазинчики на площади снаружи пустовали, и помост для наказаний был свободен. Солнце плыло среди белых облаков, похожих на пушистые комки шерсти, их тени темными лужицами наползали на камни мостовой.

Губернаторский совет собирался на втором этаже, где располагались два больших зала. Сегодня заседаний не проводили, губернатор был в отлучке, поэтому в здании стояла тишина, только несколько членов управления и один-единственный писарь заполняли прошения для Ричарда Уайлдера. На втором этаже было еще несколько кабинетов, в том числе тот, что обычно оставался запертым: там хранились бумага, перья, чернила и перочинные ножи. У Уайлдера был ключ, так что он провел посетителей в эту комнату, чтобы они могли поговорить приватно. На стенах здесь висели крючки и полки, в центре стоял стол, но не было ни одного стула или скамейки. На одной полке лежало три копии «Общего свода законов и свобод, действительных для жителей Массачусетса».

Магистрат был мужчиной высоким, настолько худым, что выглядел почти тощим, и лысым, если не считать опушки из белых волос за ушами и на затылке. Ему было шестьдесят лет, и в колонии он жил практически с самого момента ее основания. Он приехал в 1634-м, спустя всего четыре года после того, как первые корабли бросили якорь у Бостона. Друг как губернатора, так и его заместителя, Уайлдер служил в Совете с 1650 года. У него было вытянутое лицо, под стать телосложению, что бросалось в глаза еще и потому, что он не носил ни бороды, ни усов. Заметив, что стало холодать, Уайлдер снял с крючка плащ и завернулся в него.

Джеймс Берден жестом указал на руку Мэри и попросил дочь рассказать Ричарду о том, что с ней сделал Томас. Магистрат слушал ее, периодически задавая вопросы или уточняя детали. Когда Мэри закончила, Уайлдер повернулся к ее отцу и спросил:

— Вилки? Вилки с тремя зубьями? Зачем, Джеймс?

— Ты наверняка знаешь, что губернатор Уинтроп приобрел одну для себя. В Библии нигде не сказано, что это запрещено, — ответил тот. — Ты еще не опробовал их?

— Нет.

— Я пошлю тебе набор. В качестве подарка.

Мэри чувствовала, как пульсирует ее горячая рука, и пожалела, что здесь нет стула, на который она могла бы присесть. Бостон не мог тягаться площадью с Лондоном, и она постоянно ходила по мощеным улицам, но выбилась из сил, пока дошла до дома родителей, а затем сюда. Она была бы рада даже просто облокотиться на стену с крючками. Она не знала, как и реагировать на то, что в первую очередь магистрата заинтересовало решение ее отца привезти в Бостон трезубые вилки.