Весенняя лихорадка - Джон О'Хара

— Не держись так снисходительно, — сказал Мэллой.

— Он может позволить себе снисходительность, — сказал Эдди. — Мой друг один из лучших легковесов-любителей на Тихоокеанском побережье.

— Да будет вам. Оставьте его в покое, — сказал тромбонист.

Появилась Сильвия:

— Ты думал, я там застряла? Я не могла найти выключатель. Джимми, что случилось?

— Наткнулся на кулак.

— Кто? Кто его ударил? Ты? Ты, здоровенный пьяный сукин сын?

— Нет, не я, — ответил тромбонист.

— Тогда кто? Ты! Понятно, завистник, я показала тебе, как нужно играть на пианино, тебе нужно было как-то утвердить свое превосходство, поэтому ты ударил пьяного. Пошли отсюда, Джимми. Я сразу сказала тебе, что не хочу идти сюда.

— Погоди, малышка. Не заблуждайся. Это моя вина.

— Перестань корчить из себя джентльмена. Тебе это не к лицу. Пошли, а то уйду одна и не впущу тебя.

— Я пойду, но я был не прав и хочу сказать об этом. Я извиняюсь перед тобой, как там тебя…

— Браннер.

— И перед тобой, и перед тобой, спасибо, что были… в общем, извиняюсь.

— Ладно.

— Но все же думаю, я мог бы тебя уделать.

— Погоди, послушай, — сказал пианист. — Если хочешь выяснить это прямо сейчас, давай выйдем…

— Да перестань ты, — сказал Эдди. — Ты ведешь себя не лучше, чем он. Доброй ночи. Доброй ночи. — Когда дверь закрылась, он обратился к пианисту: — В конце он повел себя правильно. Извинился, и нельзя винить его за желание думать, что он мог бы с тобой справиться.

— Дрянной тип. Если еще раз его увижу, я ему рожу в блин превращу.

— Возможно. Возможно, это было бы не так легко, будь он трезвым. Учти: ему пришлось идти по неплотно прилегающему ковру, чтобы попытаться нанести тебе удар с размаху. Не хочу больше об этом слушать. К черту.

— С души от тебя воротит.

— То же самое я хотел сказать тебе. И всем крутым парням, — парировал Эдди.

— А здорово эта девчонка играет на пианино, — заметил тромбонист.

Это была первая из двух встреч Эдди Браннера и Джимми Мэллоя. Жизнь Эдди какое-то время шла как обычно. Он сделал несколько рисунков и не продал ни одного. Они были слишком хороши, чтобы управляющий синдикатом мог рискнуть, взяв их, слишком искусны. Но не относились к тому типу рисунков, какие публиковались в «Нью-Йоркере», единственном другом рынке, который тогда приходил ему на ум. И трое друзей продолжали свои музыкальные импровизации; иногда вечерами, когда не музицировали, они сидели и разговаривали. Имена, о которых они говорили: Бикс Бейдербек, Фрэнки Трумбауэр, Мифф Моул, Стив Браун, Боб Макдоноу, Генри Буссе, Майк Пингаторе, Росс Горман и Бенни Гудмен, Луис Армстронги Артур Шатт, Рой Браджи и Эдди Гиллиган, Гарри Макдоналд и Эдди Лэнг, Томми и Джимми Дорси, Флетчер Гендерсон, Руди Видофт, Айшем Джонс, Руби Блум и Хогленд Кармайкл, Сонни Грир и Фэтс Уоллер, Хаск О’Хэйр, Дуилио Шербо, а также такие, как Мэнни Клайн и Луис Прима, Дженни и Морхауз, Венути, Синьорелли и Кресс, Пиви Рассел и Ларри Бинион; одни имена были связаны с одним, другие с другим, и все они были такими же значительными, как для некоторых людей Валленштейн, Флонзейли и Ганц.

В начале октября того года Эдди получил от матери телеграмму: «ПАПА СКОНЧАЛСЯ УДАРА СЕГОДНЯ УТРОМ ПОХОРОНЫ СУББОТУ ПОЖАЛУЙСТА ПРИЕЗЖАЙ». Эдди сосчитал слова. Он знал свою мать; она считала, что за предлоги в телеграмме платить не стоит. Он превысил остаток счета в банке и обналичил чек на достаточную для поездки сумму в окраинном баре, где его знали. Поехал домой, и дядя со стороны матери рассказал ему, как умер его отец: в разгар или, может, в начале вечеринки в голливудском отеле, в окружении неизвестных голливудских типов. Это скрыли от матери Эдди, такой жалкой, глупой женщины, что она могла бы воспринять такую весть без шока. Пока готовились к похоронам, она все время твердила: «Не знаю, Рой всегда говорил, что хотел быть похоронен под оркестр Шрайна. Хотел, чтобы музыканты играли какой-то марш, только названия его я не помню». Ей сказали, чтобы она не волновалась из-за этого; они не могут пригласить на похороны оркестр Шрайна, и нечего об этом думать. После службы мать сказала, что заметила на похоронах мистера Фаррагата. «Знаете, это понятно, — сказала она. — Думаю, Роя могли бы принять в Бирлингеймский клуб, если б он сделал еще одну попытку, иначе почему мистер Фаррагат был сегодня здесь?» Мистер Фаррагат был тем человеком, которого мистер Браннер постоянно винил в том, что тот его забаллотировал, не дал стать членом единственной организации, в которую он мог бы вступить, но не вступил.

Рой Браннер был близок к успеху, но скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг. Он позволял своим закусочным для автомобилистов обходиться без него, так как собирался предпринять нечто новое со всеми неиспользованными земельными участками. Благодаря тому что своевременно вышел из бизнеса с миниатюрными площадками для гольфа, он приобрел в округе репутацию проницательного человека, улавливающего общественные настроения. Его новой идеей были доступные кинотеатры на каждом углу, показывающие киножурналы и короткометражки за пять центов. Получасовой сеанс, и зрители выходят. За свои деньги они, с одной стороны, получали мало, потому что смотрели всего лишь одну короткометражку и два киножурнала, но с другой — получали много. Пять центов? Чего они хотели за пять центов? Это же просто средство убить время. Браннер-старший находился в Голливуде и, несомненно, работал над этим проектом, когда к нему явилась старуха с косой. Никаких документов не было подписано, и он не виделся с важными персонами, но собирался сообщить им о своем приезде завтра или послезавтра, и эта вечеринка представляла собой небольшую неофициальную встречу с несколькими футбольными тренерами, профессиональными игроками в гольф и теми, кого в газетных заголовках именуют киноактрисами, — участницами массовок. Он пользовался полным доверием, и не без причины. Человек, способный показать кинопродюсерам пример, как он вызвал переворот в общественных пристрастиях, может убедить их почти в чем угодно, если будет называть это искусством организации публичных зрелищ. Однако никаких документов подписано не было.

— Пока что твоя мать поживет со мной и тетей Эллой, — сказал дядя племяннику, и у Эдди одна проблема была решена. Он не хотел жить рядом с матерью. Любил ее, потому что она его мать, иногда жалел, но всю свою жизнь (Эдди понял это, будучи слишком юным для такого понимания) она была так поглощена делом своей жизни — наблюдением за легкомысленным поведением мужа, — что походила скорее на постороннюю взрослую женщину, которую Эдди знал, но которая не всегда заговаривала с ним на улице. Она происходила из семейства пионеров, в Калифорнии это значит не меньше, чем принадлежность к потомкам первых переселенцев из Англии на востоке. Однако у потомков первых переселенцев было время отдохнуть, оправиться от изматывающего, мучительного путешествия, и многие оправились, хотя родственные браки не ускоряли этого процесса. Но у пионеров путешествие было более трудным, притом менее давним, поэтому логично предположить, что многие из них до того ослабели, пока добирались до Тихоокеанского побережья, что передали в наследство потомкам усталые тела. Рой Браннер приехал на поезде из Канзаса, и его избранница стала его женой — к легкому удивлению будущего супруга, — как только он предложил ей руку и сердце. Раньше она никогда не получала предложений и боялась, что уже никогда не получит. В супружеской жизни она с готовностью усваивала ту важную вещь, которой муж был способен ее обучить, но он выносил жену с раздражением и искал развлечений на стороне. Когда пришло время ознакомить Эдди с фактами сексуальной жизни и Рой его с ними ознакомил, жена спросила: «Как ты рассказал ему?» Спросила потому, что все еще надеялась узнать сама. Но Рой ответил: «Да сказал, и все. Он уже сам многое знал».