Язык огня - Гауте Хейволл

Через несколько часов он отправлялся домой. Было уже светло, но он был словно в тумане, будто просидел в кино и смотрел фильм, длящийся полных семь часов. Иногда он останавливал машину на пустынной обочине, открывал дверь, доходил до леса, зажигал сигарету, но после нескольких затяжек отбрасывал, стоял и смотрел на неподвижное сплетение веток.

Когда он возвращался домой в Скиннснес, Альма с Ингеманном сидели на кухне и завтракали, и казалось, что они просидели так всю ночь, ожидая его. Альма нарезала еще хлеба, наливала молока в стакан и дымящийся кофе в чашку. Почти как в старые времена, когда он возвращался из гимназии в городе и рассказывал новости. Они спрашивали, как дела на работе, а он отвечал, что все хорошо. Так оно и было. Больше нечего было рассказывать. Ничего не происходило. Самолеты садились и взлетали. Он сидел, наблюдал, и ничего не происходило.

— В аэропорту нет пожаров? — шутливо спрашивал Ингеманн.

— А тут тоже нет? — спрашивал Даг в ответ.

Ингеманн качал головой. Альма ничего не говорила, потом он отправлялся спать в свою комнату.

Так и шла жизнь. Десять дней миновало, и ничего не происходило.

Однажды он взял с собой винтовку. Малокалиберную. 222LR. Он купил ее на деньги, подаренные ему на конфирмацию, и пользовался ею только на стрельбище. Еще он раздобыл оптический прицел марки «Хоук». Он положил ружье на заднее сиденье автомобиля, прикрыв одеждой. И взял его с собой в будку. Сидел и ждал последнего самолета. По плану тот должен был приземлиться в 23:34. Он чувствовал спокойствие и ясность и в то же время усталость. Он прилег на маленький диван в углу, закрыл глаза, открыл. Он проспал почти весь день. И все равно чувствовалась удивительная вязкая усталость. Он включил крошечное радио на подоконнике, нашел нужную частоту, чемпионат мира в Аргентине, Австрия — Швеция. Радио шипело, и ему пришлось сосредоточиться, чтобы расслышать, что происходит на поле. На сороковой минуте Йоханнес Кранкль из Австрии забил гол с пенальти неотразимым ударом.

И тут появился самолет компании «Бротенс» из Ставангера.

Он поспешил к окну, но самолет пока еще невозможно было разглядеть даже через прицел. Пришлось долго стоять и высматривать самолет в ночном небе. Наконец он его нашел. Он следил за самолетом, пока тот приближался. Большой освещенный корабль. Еще чуть-чуть, и он смог бы заглянуть в иллюминаторы и рассмотреть пассажиров. Когда самолет повис на высоте шестидесяти-семидесяти метров над фьордом, он спустил курок. Раздался сухой щелчок. Он опустил винтовку. Во рту пересохло. Он знал, что попал.

6

Утром в пятницу, 2 июня, начался дождь. Легкий, парящий дождь, висевший в воздухе в утренние часы и придававший блеск траве на обочине. Потом небо прояснилось. Ветер с северо-востока усилился и смел тучи. Небо стало ясным, умытое солнце сияло, дорога высохла. Было начало десятого.

В то утро Даг приехал домой чуть позже обычного. Он был чудовищно уставшим, не сказал ни слова и отправился прямо в постель. Даже не поел. Даже кофе не выпил и молока. Ничего.

Ингеманн вышел поработать в мастерскую в начале девятого, как обычно, и Альма была на кухне одна. Она включила радио как можно тише. Шла девятичасовая передача с Яном Панде-Рольфсеном. Она вытерла стол, потом набрала воду в таз и помыла посуду.

Когда передача закончилась, она вышла в коридор и прислушалась, стоя у перил. Ни звука. Она приготовила еще кофе, налила немного в термос и отправилась в мастерскую к Ингеманну. Там пахло машинным маслом, дизелем и старым ломом. Надежный, хороший запах, он ей нравился, хотя она никогда не задерживалась в мастерской дольше необходимого. Она даже толком не знала, чем он там занимается, а он ей ничего не объяснял. Это был его мир, у нее же был свой, так и должно быть. У каждого свой мир и у обоих — Даг.

Услышав ее шаги, он поднялся со стальной табуретки у стола, на которой сидел, когда дел было немного или у него был перерыв. Он подошел к стеллажу с шурупами и гайками и стал там спиной к ней.

— Я поставлю кофе сюда, — сказала она.

— Да, поставь, — пробормотал он.

Она постояла немного, пока он не обернулся.

— Он еще спит, — сказала она. Прозвучало это скорее вопросом, чем утверждением.

Ингеманн не ответил. Каждый раз, когда они говорили о Даге, между ними вырастала стеклянная стена. Он облокотился на двигатель, разобранный почти до основания, потом нашел маленькое отверстие, в которое легко вошел винт, и хорошенько его закрутил. Она постояла немного, глядя на него.

— Мне кажется, Даг болен, — сказала она вдруг.

— Болен?

— Он говорит сам с собой.

Ингеманн выпрямился и посмотрел на нее.

— С чего ты взяла?

— Слышала.

— Не может быть, — ответил Ингеманн и снова согнулся над двигателем.

— Правда. Он говорит сам с собой.

— Даг не болен, — сказал он спокойно, уткнувшись в черный двигатель.

— Я попыталась с ним поговорить, — сказала она. — Он чуть было не рассказал, что не так.

— Все так, наверное, — ответил Ингеманн, достал еще один винт и крепко его закрутил.

— С Дагом все в порядке, — сказал он.

— Откуда ты знаешь? — она плотнее запахнула кофту и скрестила руки на груди.

— Потому что он мой сын. Я его знаю.

Обычно она одна пила кофе в гостиной в час затишья перед тем, как пора было собирать стол к полднику. В этот день она тоже налила себе кофе, но выпила его быстрее обычного, хотя он обжигал. Она смотрела на черное пианино, на полку с призами. Потом отставила чашку, взяла с кухни тряпку и принялась вытирать пыль. Она протерла пианино, медленно провела тряпкой по клавишам, и они тихонько отозвались. Потом вышла в коридор, постояла на нижней ступеньке и прислушалась. Она не находила себе места, а времени было всего начало одиннадцатого. И вдруг она решилась, отнесла тряпку на кухню, вытерла руки и поправила прическу перед зеркалом в коридоре, потом скинула кофту и пошла короткой дорогой к Терезе.

Приятно было пройтись на солнце, на ветру. Волосы развевались, утро было свежим и чистым, и весь мир словно просветлел. Альма и Тереза частенько навещали друг друга. Хотя они были очень разными, они ценили общество друг друга. Болтали о будничных вещах, Тереза варила кофе, и они сидели на крыльце, если погода позволяла. А потом возвращались к своим делам. День как раз удачный, и можно посидеть на солнышке, думала она, приближаясь к дому Терезы, но, когда она постучалось, никто не ответил.

Сирена сработала в тот самый момент, когда она стояла на пороге. Внезапно, как гром среди ясного неба.

Она так и застыла на крыльце, замерла, оцепенела, с крыльца она видела все происходящее. Даг выбежал из дома, постоял несколько секунд на дворе, а потом помчался к пожарной части. Через несколько минут на дорогу вылетела пожарная машина. Сирены. Синие маячки. Летний ветер в кронах деревьев.