Начало и конец - Екатерина Теверовская

После ливня, с остервенением тарабанившего всю ночь напролёт по крыше и окнам, с самого раннего утра Бритчендбарн окутывал довольно плотный туман, сквозь который едва можно было различить очертания соседских домов. Солнечные дни были уже позади – небо затянули серые безжизненные тучи, которым было не видно ни конца ни края. Из них на землю накрапывали тяжёлые дождевые капли. Теперь Бритчендбарн был именно таким, каким его и помнил Джереми: серым, промозглым и, впрочем, как и всегда, неуютным. Из-за повышенной влажности каждый вдох, казалось, не насыщает лёгкие воздухом, а наоборот сжимает и даже будто обжигает их.

Не прошло и недели, как случилось то, чего так сильно боялся Джереми: дом семьи Уилборн теперь был буквально осаждён журналистами и репортёрами. Джереми лишь задавался вопросом, почему они явились так поздно – прошла уже половина недели с его появления в Бритчендбарне, о чём явно и точно знали все, судя по репортажам и первым засланцам, которых прогонял от дома Уилборн-старший. Жаждущие найти в Джереми хоть какую-то сенсацию, несмотря на то, что вся эта тема была уже изъезженна и пережёвана по всем передачам и каналам с миллион раз, они приехали самым ранним утром, и теперь караулили, пока из дома появится Джереми. Пока же этого не случилось, стервятники грелись в своих машинах, припаркованных в хаотичном порядке по обочинам улицы перед домом.

Джереми, собиравшийся в этот день исполнить обещание, данное Анне о помощи, решил во что бы то ни стало выбраться из дома – в конце концов, он имел право на свободное передвижение, хоть и лишь в пределах Бритчендбарна. Быстро собравшись, он уже направлялся прямо к парадной двери. Его план прост до неприличия – ринуться напролом. У самой двери его заметил отец, который как раз в эти минуты сидел на кухне и читал, разложив во весь стол и громко шелестя переворачиваемыми станицами, газету, со спокойным видом потягивая кофе, как будто на дом не наведена ни одна камера.

– Джереми, ты собираешься выйти из дома? – окликнул он сына, внимательно вглядевшись ему в лицо из-под блеснувших стёкол очков, словно стараясь просканировать мысли Джереми.

– Да, мне нужно в городе… кое-что.

– А-а. Я то уж подумал, что ты хочешь пойти врукопашную. Разгонять этих, – с облегчением сказал отец Джереми, после чего поднялся из-за стола, снял очки и положил их на газету. – Подожди меня буквально пару минут. Поиграем в шпионов, так сказать.

Его идея была проще некуда: Джереми должен был согнуться в три погибели на заднем сидении фордика, чтобы его не увидели через лобовое стекло и боковые окна, тогда как задние стёкла должны были спрятать его за слоем тонировки. С этим этапом плана они справились без проблем. Следующим шагом нужно было пробраться сквозь окружение, которое сомкнулось плотной массой в тот момент, как начала открываться дверь гаража, работающая на дистанционном управлении. Тишину разорвали защёлкивавшие с бешеной скоростью фотоаппараты, а как только старый фордик выполз на полкорпуса на улицу, его по бокам облепили журналисты, вглядывающиеся в салон машины и кричащие на перебой вопросы отцу Джереми, который с невозмутимым видом и что-то насвистывая себе под нос, с черепашьей скоростью преодолевал сантиметр за сантиметром, проходя сквозь расходящуюся перед капотом автомобиля толпу журналистов, словно раскалённый нож сквозь масло.

– Да-а, вот теперь на все сто процентов ощущается, какая ты нынче суперзвезда, – бросил через плечо отец, широко улыбнувшись. – Не строй такую грустную и одновременно злобную мину. Главное, что мы семья и держимся друг за друга. А это всё пройдёт. Всего лишь самые настоящие временные трудности.

Джереми осмотрел короткую, длиной по пояс, металлическую трость с резиновым наконечником, которую вручил ему прошлым вечером отец. Теперь Джереми остался один на одной из улочек, машина отца скрылась за домом на ближайшем перекрёстке – он спешил обратно к жене, волновавшейся из-за наплыва журналистов. Во время вручения подарка первой мыслью Джереми было поблагодарить отца, а затем выйти из дома, несмотря на начинающуюся за окном бурю и выкинуть трость в ближайшую канаву. Но когда мать уговорила его опробовать подарок, Джереми не смог не оценить, насколько ему было удобнее передвигаться с этой тонкой палкой, чем с громоздким и ставшим после ночного спасения Анны “одиноким” костылём. Потому, ощущение себя беспомощным, вперемешку с вызываемой от этого чувства яростью, были запрятаны Джереми куда-то далеко вглубь. И теперь он шёл по улочке Бритчендбарна, опираясь на трость и стараясь не задумываться о том, как он выглядит со стороны. Хоть Джереми и не мог объяснить, прежде всего, самому себе, почему ему вдруг стало столь важно то, как на него смотрят окружающие. Ведь последний раз он испытывал такое в школьные годы, которые давным-давно прошли, потонув в глубине прошлого, казавшегося теперь много более счастливым, чем в те дни, когда оно было настоящим.

Наконец, Джереми остановился перед первым пунктом назначения на сегодняшний день. Тяжёлая деревянная дверь открылась после того, как он приложил немалое количество усилий – Джереми не ожидал встретить от неё столь упорного сопротивления давно не смазываемых петель. Скрывавшийся за ней небольшой холл был пуст. Отчеканивая каждый неровный шаг гулкими ударами трости об паркетный пол, Джереми вплотную приблизился к одиноко стоявшему у противоположной от двери стены столу, на котором красовалась потёртая табличка с надписью «Помощник шерифа». Ярость начала закипать в сердце Джереми – ему безумно хотелось перевернуть этот чёртов стол, чтобы на образовавшийся шум всё же кто-то соизволил выйти, но он усилием воли сдержался.

Тем не менее, стоять посередине пустого холла, будто болванчик, ему совершенно не хотелось. Потому, он направился уверенным – насколько ему позволяла хромота – шагом к двери, на которой была подвешена точно такая же табличка, как и стоявшая на столе, но с надписью теперь уже «Шериф». Громко постучав дважды костяшками пальцев по небрежно выкрашенному в коричневый цвет косяку, Джереми в то же мгновение нажал на ручку и толкнул дверь от себя. Сидевший за столом шериф Бритчендбарна, оторвавшись от изучаемой им до этого газеты, поднял голову – его брови были нахмурены, а тяжёлый взгляд, казалось, чёрных глаз, словно буравил столь неожиданно вошедшего посетителя. Но уже в следующую секунду его пухлые губы расползлись в широкой улыбке, из-за чего его лицо стало ещё сильнее походить на широкую и толстую жабью морду, а взгляд смягчился. Он вскочил из-за стола, едва не перевернув его выпячивающим из-за ремня объёмным животиком, и, протягивая Джереми руку, в два шага пересёк отделявшее их расстояние и стоял теперь к нему почти что вплотную.

– Джереми, мальчик мой! Сколько лет, сколько зим! Проходи-проходи. Садись.

Томас Рейфан, шериф Бритчендбарна, указав Джереми на стоявший у его громоздкого письменного стола неказистый деревянный стул, сам вернулся на своё рабочее место, плюхнувшись с размаху в кресло, и теперь суетливыми движениями своих толстых, словно сардельки, пальцев, сгребал со стола какие-то бумажки и документы, беспорядочно распихивая их по ящикам тумбочки, которая стояла по левую от него руку.

– Слыхал я, что ты в городе. Ну и Джереми, отец то есть твой, говорил, конечно. Жаль, что он мэром вновь не пошёл. Жаль и зря. Ну да неважно. Что с нашего городка взять – ничего интересного не происходит, кроме как того, что одни старики сменяют других, ещё более дряхлых стариков. У тебя, я так понимаю, всё намного веселее, – Томас подмигнул Джереми. – Одно уж известно наверняка – по телевизору о тебе говорят немало.