Конкистадор - Висенте Бласко Ибаньес

Юрисконсульт взглянул на юношу красными, слезящимися, печальными глазами. Показалось, что его даже качнуло, и он инстинктивно подался навстречу юноше, словно хотел упасть в его объятья или прислониться к его плечу. Однако суровый законник не мог долго демонстрировать свою боль и, пройдя мимо, напоследок бросил на дона Алонсо печальный братский взгляд, будто протянув между ними нить, связавшую их судьбы.

Двое слуг, молодой и постарше, сопровождали дона Эрбосо с той бережной заботой, которой обычно окружают больного человека. Пока один сдвигал входную решетку церкви, второй дал старику опереться на свою руку, чтобы тот на своих подкашивающихся ногах не споткнулся о порог.

Его вид был настолько жалок, что Охеда, провожая его взглядом, даже проникся сочувствием к нему.

В конце концов в глубине церкви дон Алонсо отыскал-таки сведущего человека, который был ему нужен.

Один золотой кастельяно, скользнувший в ладонь дьячка, быстро сделал того разговорчивым; и он поведал то, что заставило бесстрашного Охеду, закрыв лицо руками, прислониться спиной к колонне храма, поскольку ноги его дрожали.

Лиценциат приходил навестить свою дочь. Не было и дня, чтобы он не побывал здесь.

Донья Изабель Эрбосо и сейчас находилась в церкви. Месяц назад ее опустили в склеп монастыря в одной из часовен, и она осталась там навсегда.

Дон Алонсо понял, что это обожаемое им тело находится всего в нескольких шагах от него и уже, быть может, начинает иссыхать под белой плитой с краткой надписью, которую капитан не смог разобрать, поскольку глаза заволокла пелена слез.

Минуло шесть лет, прежде чем Фернандо и Лусеро вновь увидели дона Алонсо де Охеду.

Эти годы их жизнь была наполнена переменами мест и занятий, но так и не принесла им богатства. Аделантадо дон Бартоломео Колумб иногда оказывал им покровительство, помня о том, что они сопровождали его брата в первом путешествии; однако эта поддержка позволяла бывшему слуге из Андухара и его жене жить лишь в чуть большем достатке, чем большинству из вновь прибывших на остров.

Долгожданное богатство каждый день маячило перед их глазами, но в руки не давалось. Куэвас видел все больше и больше золота, но ему оно не принадлежало. Казалось, из-за их молодости удача задвигает этих двоих на второй план, всегда пропуская вперед кого-то другого, более достойного, по ее мнению.

Испанцы наконец покинули Ла-Изабеллу – этот гиблый город, в окрестностях которого были похоронены сотни их соотечественников. На берегах реки Озама на землях предводительницы, которая теперь стала женой Мигеля Диаса, вырос город Санто-Доминго. Куэвас, как один из первых поселенцев на острове, получил большой участок земли у реки и возвел там индейскую хижину, похожую на ту, которая была у него в Ла-Изабелле. Несколько смирных индейцев были переданы ему в «энкомьенду»[15] – своего рода форму скрытого рабства; и они, работая на благо Куэваса, создавали наиболее значимую часть его зарождающегося состояния. Ему также принадлежало несколько полей в окрестностях города, которые обеспечивали его хлебом из маниоки и другими местными растениями для пропитания.

Здесь они жили более комфортно, чем в Ла-Изабелле. Злаки и овощи, привезенные из Европы, стремительно росли на этой благодатной почве. На лугах уже паслись коровы и лошади. В горах расплодились потомки тех восьми свиней, которых на глазах у Куэваса несколько лет назад погрузили на корабли на Канарских островах. Материальное благополучие, грубое и примитивное, скрашивало существование колонистов.

Они уже не страдали от ужасного голода как в Ла-Изабелле, когда были вынуждены питаться лишь морскими свинками, которых индейцы называли хутиас, и маленькими немыми собачками. Эти неспособные лаять песики уже начали исчезать. Те же люди, которые поначалу пожирали их с отвращением, теперь упорно охотились за этими собачками, ставшими притягательными из-за своей малочисленности.

Годы спустя уже считавшийся ветераном Фернандо, как все первые колонисты считавшийся ветераном, не раз рассказывал вновь прибывшим на остров испанцам об этих животных, к тому времени совершенно исчезнувших. Казалось, что коровы, свиньи, куры и индюшки, откормленные на сочных лугах, уже не имели для них большой ценности. А вот воспоминания о немых собачках вызывали у них прилив бурного энтузиазма. «Это была хорошая штука. Жаль, что от них не осталось и следа». Песики, зажаренные на углях костра посреди леса, стали символом их юности.

Фернандо часто и подолгу был вынужден отсутствовать в своем новом доме в Санто-Доминго из-за работы в рудниках. Аделантадо нужны были доверенные люди, чтобы предотвращать воровство испанцев и лень работников-индейцев. Из Испании прибыли люди, опытные в горнорудном деле, а индейцев обязали регулярно трудиться в шахтах.

Куэвас проводил много времени, работая управляющим на этих копях царя Соломона: подсчитывал количество добываемого металла, накапливал это золото в хижине, которая заодно служила ему и домом, а затем отвозил в королевское хранилище в Санто-Доминго.

Когда много лет спустя Куэвас услышал рассказы о количестве золота, добытого в Мексике и Перу, он понял, что золото, найденное на Эспаньоле, было сущей мелочью; но во времена его юности копи царя Соломона заслуживали свой титул хотя бы уже тем, что они были первым значимым богатством, найденным в землях Великого Хана, оправдывая тем самым библейское название Офир, которое адмирал присвоил острову.

Удивительная сила этой земли, передаваемая растениям и животным, казалось, дала толчок и развитию этой молодой пары. Куэвас превратился в могучего высокорослого мужчину. Длинная борода рассыпалась по груди, придавая его юной внешности спокойную авторитетность зрелого мужчины, закаленного множеством приключений. Лусеро тоже окрепла. Ловкая и проворная в движениях, она оставалась стройной, с сильным и здоровым телом, а под ее нежной женственной кожей угадывался крепкий костяк, обтянутый сухими мускулами.

После того как ей удалось пережить повальную смертность в первые годы колонизации, поразительная способность Лусеро адаптироваться ко всему через несколько лет сделала из нее сильную женщину. Глядя на нее, Фернандо порой едва мог вспомнить бывшую Лусеро, хрупкую и застенчивую. Она стала настоящей соратницей конкистадора.

Иногда она переодевалась в мужскую одежду и сопровождала своего мужа, словно тоже была солдатом, отправляющимся в экспедицию в глубь острова. И лишь по возвращении домой к своему хозяйству в Санто-Доминго снова надевала женские юбки. Она любила бывать на рудниках, переодевшись в мужское платье, и помогать мужу в его заботах. О том, что она мать, она вспоминала лишь когда Алонсико, который к тому времени уже подрос, вытворял какие-нибудь проделки во главе отряда индейских мальчишек во всем подчинявшихся ему, как белому человеку.