Нас будет трое - Амелия Борн

Она его растила. Или просто была приближена к его матери?

Я внимательно вгляделась в собеседницу – уже не молода. Лет, должно быть, шестидесяти или чуть старше. На лице – явные следы не самой простой жизни. В складках многочисленных морщин затаилось что-то неприятное, властное, словно бы деспотичное…

Она позволила мне спокойно себя осмотреть, и только когда мои глаза встретились с ее, улыбнулась с явным чувством превосходства и сказала:

– Я ожидала этого вопроса.

Не добавляя больше ни слова, она потянулась к сумочке и вынула оттуда паспорт. Раскрыв его на странице с фотографией, протянула мне, позволяя прочесть имя и фамилию…

«Каменская Вера Андреевна»…

Земля снова начала уходить из-под ног. Я машинально схватилась за стену в поисках опоры. Все тело было охвачено хаотичными взрывами боли от макушки до самых пят…

И все же я нашла в себе силы гордо выпрямиться. Выстоять. Инстинктивно почувствовала: сейчас никак нельзя давать слабину. Не перед ней. Не в этих обстоятельствах.

– И с чего же вы взяли… Вера Андреевна, что я не в курсе того, кто мать Миши? – спросила я с холодной улыбкой ту, что стояла напротив.

Мать моего мужа.

Она степенно, неторопливо убрала паспорт снова в сумочку, и хлестко заметила:

– Если у меня и были сомнения на этот счет, то твоя реакция их полностью рассеяла. Ты ничего не знаешь.

– Мы не переходили на «ты», – резко осадила я в ответ.

Стало вдруг понятно, отчего мне так знакомы оказались ее глаза: они были словно отражением глаз моего мужа. И в этот же миг я с кристальной ясностью осознала, отчего Валера не любил о ней говорить. Почему не общался с матерью, отчего нас не познакомил…

А может… это просто я чего-то не знала?..

– Откуда вам известно про Мишу? – спросила я, пока гостья сверлила меня недобрым взглядом в ответ: она явно не привыкла, чтобы ей давали отпор.

Она тонко, как-то по-змеиному улыбнулась, услышав мой вопрос.

– Оценили его воспитание?

Одна короткая фраза – и я едва сдержалась, чтобы не ударить ее по самоуверенному лицу. Так вот кто был во всем виноват!

Но следующая мысль заставила меня замереть. Испугаться того, что настойчиво приходило на ум, стучало тревожным сигналом по вискам…

– Чего вы хотите? – спросила я коротко, подчеркнуто сухо.

Она пожала плечами.

– Денег, конечно. Теперь, когда он забрал Мишу, никто не платит мне за воспитание мальчишки. Так что мы можем помочь друг другу: я вам – информацию, вы мне – награду.

Я поразилась ее наглости. Поразилась тому, с какой уверенностью она это говорила, словно и не сомневалась в том, что я захочу заплатить.

– И сколько вы хотите? – уточнила со зловещей усмешкой.

– Ну, например… десять тысяч долларов. Я уже поняла, что живете вы совсем не бедно… для вас это мелочь, а мне… приятно.

Она плотоядно улыбнулась, словно уже видела, как держит в руках эти деньги.

Я окинула ее ледяным, презрительным взглядом.

– Давайте уточним, правильно ли я понимаю. Вы довели ребенка до чудовищного состояния: он плохо одет, выглядит истощенным, голодным и сильно напуганным. И за это вы хотите награду?

Я выдержала паузу, старательно давя взглядом гадюку, осмелившуюся гордиться тем, что сотворила.

– Так я скажу вам, какую награду вы заслуживаете, – продолжила, уже не скрывая отвращения и гнева. – Как вам, например, заявление в полицию за жестокое обращение с детьми?

– Вы ничего не докажете!

– Хотите проверить?

Она испустила зловещее шипение и отступила.

– Ты об этом пожалеешь, – кинула злобно прежде, чем, резко хлопнув дверью, выйти из дома.

Ее обещание морозной дымкой, тревожным звоном застыло в воздухе. Оно звучало у меня в ушах еще долго после того, как она ушла, рассылая по телу волны неприятного холодка.

Но еще хуже было у меня на душе.

И никуда не деться было от самого главного вопроса, который породил визит этой женщины…

Неужели Валера давно знал о сыне? Неужели сам отдал его на воспитание своей жестокой матери?

А если нет… то как объяснить то, что Миша жил у нее? Как понять, почему муж ни слова не сказал о том, у кого на самом деле забрал своего сына?

С губ слетело полурыдание-полусмех. Во что превратилась моя жизнь? Как так вышло, что я ни черта не знала о том, с кем прожила столько лет?..

А главное…

По спине пробежал мороз от мысли, вспыхнувшей в мозгу следующей…

Не совершила ли я чудовищную ошибку, оставив Мишу наедине с Валерой?..

– Сегодня пельмени поедим…

Валера произнес эти слова и машинально повернулся, чтобы взглянуть на робко замершего на стуле сына, хотя прекрасно знал: Миша ему не ответит.

Он не понимал, в чем дело. Не знал, как добиться от мальчика хоть слова. Не мог разобраться, что было причиной этого молчания: недоверие к нему, Валере, или ребенок был нем от рождения?..

Он отчаянно сжал пальцами ручку кастрюли – так, что на ладонях, должно быть, остались отпечатки. Он не справлялся. Он, привыкший всегда чувствовать себя хозяином положения, не знал, что делать с собственным ребенком…

Собственным ли?..

Нужно было сделать тест. Он не сомневался в том, что Миша – его, попросту чувствовал это так же отчетливо, как запахи и вкусы. Но для того, чтобы закрыть данный вопрос раз и навсегда, нужно было пройти через эту процедуру. Злата наверняка спросит его об этом – она, естественно, не разделяла и не понимала его уверенности. А он просто не мог объяснить ей всего…

Злата… Как же ему было без нее трудно! Не потому, что приходилось справляться со всем одному, хотя он теперь просто поражался, как жена успевала и работать, и содержать в порядке квартиру; но потому, что совершенно не умел без нее жить…

Было так странно просыпаться по утрам и не видеть на соседней подушке ее лица. Было так сложно осознать, что больше некого целовать по утрам. Было так непривычно встречать руками лишь холодные простыни, когда среди ночи хотелось обнять свою женщину и вдохнуть родной запах ее волос… Было так чудовищно тоскливо в квартире, казавшейся без нее теперь такой пустой и огромной… И ни в едином уголке этого жилища он, тем не менее, не мог найти покоя.

И с каждым днем, каждой прошедшей минутой в нем рос и множился страх, что это – навсегда. Что он так и останется здесь один, что жена никогда не вернется, никогда не простит, никогда даже не ответит на его бесконечные, бесплодные звонки…

Порой он так хотел слышать ее голос, что включал старые голосовые сообщения. Он пытался убедить себя, что Злата просто ненадолго вышла из дома. И каждый раз, когда не знал, как поступить, спрашивал себя: что сделала бы сейчас она?..