Папина дочка - Вера Колочкова

Елизавета Максимовна подошла к секретеру, достала объемный деревянный ящик, больше похожий на резную шкатулку, водрузила его на стол, проговорила тихо:

– Здесь я документы храню… Ну, и всяких цацек немного, что за всю жизнь накопились. Смотри, вот тут у ящика второе дно открывается… Эту планочку легонько пальчиком нажмешь, а эту на себя потянешь… Видишь? Все поняла?

– Да… – тихо произнесла Тата.

– Вот и хорошо, что увидела и поняла. Когда я богу душу отдам, тогда и откроешь и все себе возьмешь. А пока пусть лежат… Рано тебе еще цацками увлекаться. А теперь сюда смотри… Видишь, что это за документ?

Елизавета Максимовна вытащила из шкатулки гербовый лист бумаги, положила на стол, бережно провела по нему ладонью, пояснила тихо:

– Это дарственная, Таточка. На квартиру. Я на тебя свою квартиру оформила, юридически она твоя. Ты поняла меня, Таточка?

– Да, бабушка… Спасибо…

– Ну вот… Как только я умру, ты сразу можешь сюда переехать, поняла?

– Да, бабушка… Поняла… Спасибо…

Надо было еще что-то сказать бабушке, наверное. Но кроме этого пресловутого «спасибо» больше ничего не придумывалось. Все слова подевались куда-то. Зато по щекам вдруг слезы побежали – вместо слов… Да еще показалось, что в мокрые от слез щеки вдруг теплый ветер подул. И она прекрасно знала, что это за ветер, да! Это отцовская душа сейчас радуется, вьется теплым ветром меж ними, перелетает от нее к бабушке, от бабушки – к ней… И потому бабушкины щеки тоже заблестели от слез…

– Ой, да ну тебя! – услышала Тата дрожащий голос Елизаветы Максимовны. – Чего зарыдала-то, ну вот чего? И меня вон до слез довела… Ничего такого особенного я тебе не показала! Кому мне еще все оставить, если не тебе, сама подумай?

– Да… Спасибо, бабушка… Просто я плачу оттого, что папа сейчас здесь… Он с нами, я знаю… Я чувствую…

Елизавета Максимовна кивнула головой, улыбнулась, бережно уложила дарственную обратно в шкатулку. Закрыла крышку, отодвинула шкатулку в сторону Таты, проговорила тихо:

– Иди положи ее в секретер… Главное, в руки ее не давай никому, когда я умру. А то знаешь, много желающих до чужого добра найдется. Это все твое, не отдавай никому, слышишь? Помни, и в шестнадцать лет можно постоять за себя! А я уж надолго не задержусь, мне уж к сыну пора… Знаю, что скоро встретимся. Совсем скоро.

– Не говорите так, бабушка…

– Ой, да брось! Думаешь, я по-стариковски кокетничаю, что ли? Нет, я просто знаю, что говорю. И ты помни мои слова – всегда нужно уметь стоять за себя и жить так, как ты хочешь! Ведь ты же хочешь жить самостоятельно, правда?

– Не то слово, бабушка… Я вам даже больше скажу, хотя вы меня, наверное, за это ругать будете… Может, совсем сейчас плохую вещь скажу. Даже страшную. Я ведь свою маму совсем не люблю, бабушка, представляете? Да, мне стыдно говорить об этом, но не люблю! Ничего не могу с собой поделать! Вы меня сейчас осуждаете, наверное? Да?

Елизавета Максимовна вздохнула, с силой помяла ладони, потом разомкнула их и тихо огладила Тату по дрожащим плечам:

– А знаешь, давай так договоримся, девочка… Я тебя не осуждаю, нет. Я тебя просто выслушаю. Договорились? Ты мне просто говори сейчас все, все… Проговаривай, что на душе камнем лежит. Ты ведь никогда и никому не говорила этого, правда?

– Конечно, что вы! Кому я такое скажу? Да меня ж сразу камнями закидают… Как, мол, такое возможно – родную мать не любить? Никто меня не услышит и не поймет, что вы! А я… Я просто не могу больше жить так, как живу…

– Ты говори, говори, деточка. Я тебя слушаю. Говори, не бойся ничего.

– Да, бабушка, я маму совсем не люблю… Она ко мне близко подходит, а у меня сразу все сжимается внутри – не хочу, не хочу! Голоса ее слышать не хочу! В глаза смотреть не хочу! И самое страшное, она тоже это знает, бабушка! Знает, что я не хочу… И оттого лезет ко мне еще больше – и когда надо, и когда не надо… Да она везде лезет, бабушка! Будто я домашнее животное, которое надо дрессировать! В стол мой лезет, в сумку мою лезет, в душу мою лезет, в конце концов… Она считает почему-то, что и душа моя должна ей полностью принадлежать, причем вся, без остатка! Она… Она изо всех сил хочет заставить меня полюбить себя, я знаю… Чтобы я любила ее, как папу… Но разве можно заставить любить, бабушка? Ведь это невозможно, правда?

– Правда, деточка, правда… – вздохнув, тихо произнесла Елизавета Максимовна. – К сожалению, это невозможно, да…

– А почему мама этого не понимает, ну почему? Я была бы ей так благодарна, если бы она оставила меня в покое… Ведь я никаких особых хлопот ей не доставляю! Учусь хорошо, по дому помогаю, ничего для себя не прошу… А она ко мне лезет и лезет! И все время повторяет одну и ту же фразу злым и обиженным голосом: мол, яблоко от яблони недалеко падает! Это она папу имеет в виду, что ли? Как будто он что-то плохое ей сделал! За что она на него сердится, вот скажите? За то, что меня любил, да? Когда она так говорит, я просто из дому бежать готова куда глаза глядят… Но куда я убегу? Может, и впрямь убежала бы, но она ведь меня все равно найдет…

– Не надо никуда убегать, Таточка. Это не выход. И вообще… Научись относиться к своей маме правильно. Постарайся ее принять, какая есть. Да, она такая, твоя мама… Женщина непритязательная, но добрая. И она очень любит тебя. Любит как умеет, понимаешь? А умеет она вот так… Чтобы полностью свое дитя контролировать… Каждый по-своему видит, как надо ребенка любить, этому нигде не учат…

– Да, не учат, я согласна. Да, вы правы, моя мама такая, какая есть… Но мне-то от этого не легче, правда? Ну не могу я больше так, не могу… Я с ума скоро сойду, наверное… Да я…

– Послушай, Таточка… – оборвала ее на полуслове Елизавета Максимовна. – А может, тебе ко мне переехать жить, а? Хочешь, я поговорю с мамой?

– Да что вы, разве она позволит… Да никогда не позволит! Еще и скандал закатит, и вам достанется по полной программе! Оно вам надо?

– Ну, со мной-то она не посмеет скандалить, я думаю…

– Может, и не посмеет. Но меня от себя все равно не отпустит, я знаю. И даже когда я взрослой стану… Все равно будет меня считать своей собственностью. Из вредности. Будто она с папой так соперничает… Хотя и сама до конца не понимает зачем… Все равно я папу всегда любить буду. Его нет со мной, а я все равно его очень люблю, мне так легче жить! Будто он всегда рядом…

– Я понимаю тебя, деточка. Очень даже хорошо понимаю.

– Правда?

– Да, правда… Конечно же… Но теперь ты послушай меня, пожалуйста. Это ведь ужасно, что с тобой происходит, детка! Ужасно! И ты не думай, что я тебя осуждаю, нет… Я как раз о твоем благе думаю… Боюсь, что тебе все это может бумерангом вернуться, понимаешь?

– Нет, не понимаю… Каким бумерангом?

– Ну сама подумай… Ведь у тебя тоже когда-нибудь будут дети… А если они тебя будут воспринимать так же, как ты сейчас воспринимаешь маму? Ты только представь, каково ей… На секунду представь… Тебе ее не жалко, нет? Думаешь, такое уж это счастье – насильно требовать любви от своей дочери? И понимать, что ее, эту любовь, востребовать все равно невозможно? Мне, к примеру, очень жаль бедную Люду… Я даже не представляю, что бы я делала на ее месте, правда. Как бы себя повела…