Иоганн Гутенберг - Джон Мэн

* * *

Теперь у Николая был необходимый трамплин. Ведь именно он подсказал Евгению спорное решение о назначении следующего собора в Ферраре и об отправке приглашения грекам. Именно он был избран для доставки приглашения византийскому императору и патриарху в Константинополь и сопровождения греческих трирем с епископами, монахами, прелатами, прокураторами, архимандритами и учеными (в общей сложности 700 человек) в Италию. Этой огромной делегации понадобилось четыре месяца, чтобы преодолеть 2250 километров пути в Венецию, где под салюты артиллерии и трубные фанфары их встретил дож с облаченными в багряные шелка венецианскими сенаторами.

В течение следующих шести лет обе стороны со своими большими свитами перемещались из Феррары во Флоренцию, а оттуда – в Рим, чтобы спастись от чумы и разбойников, ведя споры о том, какие слова могут сгладить их старые разногласия. В конце концов греки пожали плечами, признали верховенство папы и согласились с тем, что римляне были правы в вопросе о Святом Духе; они согласились признать единство двух религий и отправились домой…

И сразу же отреклись от всех своих слов. Абсолютно ничего не изменилось.

Но Ферраро-Флорентийский собор определенно помог Евгению и Николаю. Те, кто остался в Базеле, протестовали. Они объявили о смещении Евгения с должности и назначили еще одного антипапу. Однако Евгению было не о чем беспокоиться. У старого собора, подорванного разногласиями и лишившегося многих своих участников из-за вновь разыгравшейся чумы, не было сил продолжать борьбу; немецкие принцы решили не вмешиваться. Николай отстаивал позицию папы во многих городах Италии и Германии, и в конце концов Фридрих III поспособствовал смещению с должности назначенного собором антипапы и заявил, что снова поддерживает Евгения.

Евгений выразил благодарность своему Геркулесу. Перед самой смертью в 1447 году он вознаградил Николая, посвятив его в сан кардинала; это была тайная церемония, которую одобрил преемник Евгения. Николай Кузанский избавился от проблем, связанных с его недворянским происхождением, и от препятствий, создававшихся аристократическими канона ми и епископами, преграждавшими ему путь. Он вежливо показал нос многим из них. «Кардинал, – писал он возвышенно, говоря о себе в третьем лице, – приказал записать это к славе Господней, чтобы все знали, что для святой Римской церкви не имеет значения ни место рождения, ни происхождение и что она щедро вознаграждает за добродетельные и отважные поступки».

Это был своего рода апофеоз, оправдавший выбор, сделанный им 13 лет назад, и ничто в мире не могло сравниться со столь радостным чувством достижения успеха. Вскоре после этого новый папа, Николай V, назначил Николая Кузанского епископом Бриксена (теперь – Брессаноне) в Тироле. Это было спорное решение, так как немецкие епископы должны были сами выбирать себе преемников и в любом случае нужно было советоваться с немецким королем. Однако, учитывая то, что Николая поддерживал реабилитированный папа и что Кузанский был немцем, немецкие прелаты и принцы проглотили обиду, но не забыли ее. Остаток жизни Николая Кузанского (до смерти в 1464 году) прошел в политической борьбе с людьми, в класс которых он попал с таким трудом.

* * *

Тем временем потребность в стандартизированном миссале возрастала. Судя по всему, инициатором идеи выступил Иоганн Дедерот, аббат-бенедиктинец из Бурсфельда, что на реке Везер. Его цель, как он сказал в Базеле, – избавить Церковь от злоупотреблений и централизовать власть. А для этих реформ требовался новый миссал, «ординарий», как называл его Дидерот. Дело Дедерота продолжил его преемник, Иоганн Хаген, основавший в 1446 году союз шести монастырей, Бурсфельдскую конгрегацию, объединившую 88 аббатств и монастырей на севере и западе Германии, включая монастырь Святого Иакова в Майнце (он был расположен за пределами города, к югу, где сейчас находится южная железнодорожная станция). Поскольку Базельский собор приближался к своему бесчестному концу, а борьба между собором и папой закончилась в пользу последнего, Хаген заручился поддержкой нового папы, Николая V. В декабре 1448 года папа отправил испанского кардинала Хуана де Кар-вахала в Майнц для одобрения нового ординария Хагена.

И кто должен был приехать вместе с де Карвахалом, как не его друг и коллега кардинал Николай Кузанский, который, вероятно, был бы рад узнать, что способ напечатать новый миссал был найден благодаря счастливому, я бы сказал, удивительному совпадению – возвращению Иоганна Гутенберга в Майнц в том же году.

Учитывая то обстоятельство, что составные части изобретения Гутенберга существовали на протяжении многих столетий, кажется странным, что книгопечатание подвижными литерами не появилось раньше где-нибудь в другом месте. На самом деле оно появилось, но без существенных элементов, добавленных Гутенбергом и позволивших сделать настоящую революцию.

В некотором смысле книгопечатание – такое же древнее, как и письменность, потому что процесс письма представляет собой своего рода книгопечатание. Вы сначала представляете себе символ и затем копируете его с помощью пера, чернил и бумаги. Аналогичный принцип лежит и в основе печатания. Набор букв запечатлен в клавишах или электромагнитных схемах, и вы воспроизводите их, используя шаблоны. Идея настолько очевидна, что люди пришли к ней достаточно рано, как это показывает загадочный предмет, известный как Фестский диск. Этот глиняный диск диаметром 15 сантиметров, обнаруженный на Крите в 1908 году, был создан примерно в 1700 году до нашей эры. Его 241 рисунок, так и оставшийся нерасшифрованным, был запечатлен в глине с помощью металлических печатей. В Древнем Египте писцы применяли деревянные блоки для отпечатывания наиболее распространенных иероглифов на керамике, но ни одна из культур не использовала печати для записи длинных посланий на папирусе, наверное, из-за того, что для этого требовалось слишком много знаков. Проще было написать текст вручную.

Лишь многими веками позже подобный тип книгопечатания появился на противоположном конце Евразии. Для книгопечатания необходима бумага, изобретенная, согласно китайской легенде, в 105 году императорским советником Цай Лунем, которому, как повествует официальная история, датируемая V веком, «пришла в голову идея изготавливать бумагу из коры деревьев, пеньки, тряпья и рыболовных сетей». Рядом с домом советника находился небольшой пруд, в котором Цай Лунь смешал материалы с водой и оставил получившуюся массу сохнуть на рыболовных сетях. Пять веков спустя буддийские монахи принесли тайну изготовления бумаги в Корею и Японию, а в VIII веке благодаря китайцам, захваченным в плен в Самарканде, это искусство попало в исламский мир, и, наконец, в XII веке – в Испанию, которая тогда находилась под контролем арабов. Эта бумага, созданная для китайской каллиграфии, была тонкой, мягкой, гибкой, гигроскопичной и напоминала скорее туалетную бумагу, чем бумагу для печатания. Ее можно было использовать лишь с одной стороны, поскольку с обратной проступали надписи. Европейцы посчитали этот материал слишком мягким для их писчих перьев и для повышения твердости начали добавлять в его состав клей животного происхождения, в результате чего получилась прочная непроницаемая поверхность, пригодная для письма и печатания с обеих сторон.