Иоганн Гутенберг - Джон Мэн

• Между папой, жаждавшим абсолютной власти, и собором прелатов, который недавно избавился от антипап, спас Церковь от анархии и полагал, что его нынешний протеже, Мартин V, должен относиться к нему с уважением, возникали постоянные разногласия. • В Богемии произошло восстание гуситов, которые находились во всеоружии со времени предательского сожжения их лидера в 1415 году. Богемия быстро становилась горячей точкой. Два вторжения папских войск в эту землю закончились двумя позорными поражениями, последнее из которых состоялось в 1431 году, когда 130-тысячные имперские войска были разбиты фалангами из фермерских повозок, использовавшихся в качестве военных тележек, а представитель папы, кардинал Джулиано Чезарини, был вынужден бежать, спасая свою жизнь.

Одновременно со вторжением имперских войск в Богемию в Базеле открывался очередной собор, одной из целей которого было решение вопроса о гуситском восстании. Папу должен был представлять тот самый кардинал Чезарини, которого немного позже сразили гуситы. В середине февраля 1431 года, за две недели до запланированного открытия собора, папа Мартин V умер. Поскольку в то время для собрания подобных панъевропейских конференций требовалось несколько месяцев, прогресс в этом деле замедлился. Лидеры съезжались с интервалом в несколько недель. К июлю на церемонию открытия собралась лишь дюжина делегатов. Шесть недель спустя впервые после своего бегства появился Чезарини, теперь представляя нового папу, Евгения IV. Поскольку собор должен был продолжаться несколько лет (как оказалось в итоге, целых 18) и установить в Европе длительное перемирие, лидеры позаботились о том, чтобы как-то выделиться. Из Бургундии, Венгрии, Франции, Германии, Италии и Испании съезжались принцы с внушительными свитами. Кастильцы прибыли с 1400 лошадьми и 28 мулами, в сопровождении пажей в серебряных облачениях. После первого публичного заседания, прошедшего в декабре, люди все еще продолжали собираться: епископы, аббаты, приоры и профессора, превращая Базель из захолустья во временную столицу. Спустя еще 18 месяцев, когда наконец прибыл сам король Сигизмунд, количество делегатов достигло почти 400.

В феврале 1432 года прибыл Николай Кузанский, юрист из Трира. Его официальной целью была подача иска от имени своего нового босса, который после смерти старого архиепископа Трира стал выдвигать претензии на архиепископство. Но у него на уме было кое-что еще.

* * *

На данном этапе существует вероятность – всего лишь вероятность – того, что Николай Кузанский встречался с Гутенбергом. Если это так, то они наверняка обнаружили, что у них много общего. Оба были молодыми людьми из богатых семей, не принадлежавших к дворянству, и обоих раздражала ограничивавшая их классовая структура. Они были родом из одного и того же региона, и Николай несколько раз бывал в Майнце. Он присутствовал на судебном процессе в 1424 году. Возможно, они тогда встречались, эти два 24-летних выпускника университета: церковный юрист, имевший высокие цели, и неугомонный технократ, желавший найти выгодное применение своим навыкам.

Если они действительно встречались, то затем понадобилось бы какое-то время, чтобы объединить их замыслы. Поэтому, возможно, более поздняя встреча (где-то между 1428 и 1432 годами – после того как Гутенберг покинул Майнц и до того, как Николай прибыл в Базель) дала рождение идее, которая могла возникнуть следующим образом. Николай желал христианского единства; он жил этой мечтой со времен окончания университета. Это единство должно поддерживаться всеми европейскими христианами, повторяющими одни и те же слова, читающими одни и те же тексты, произносящими одни и те же молитвы, поющими одни и те же псалмы; но для этого необходимо единообразие христианских текстов. А что, если Николай Кузанский и Иоганн Гутенберг разделяли идею использования какого-либо, пока никому не известного, способа совершенного копирования текстов?

Время было как раз самое подходящее. Николай, прибывший в Базель для защиты кандидата на должность архиепископа Трира, сможет общаться с людьми, в руках которых находится судьба всей Европы. Согласно достигнутому ими соглашению, ключом к влиянию должна стать книга.

В течение следующих 300 лет производство книг помогло христианству быстро выйти из тьмы, спустившейся на Европу после падения Рима. Пламя образования, поддерживавшееся на протяжении тысячелетия множеством монастырей, с каждым годом разгоралось все сильнее. Читать религиозные книги стало проще благодаря использованию разных цветов для заглавных букв и разбиению текста на главы. Монахам больше не нужно было громко бормотать во время чтения; теперь люди могли тихо читать сами. С развитием торговых связей и ростом городов образование вышло за стены монастырей, и теперь простые люди начали отправлять своих детей в школу, где те обучались чтению, письму, арифметике и латыни – языку религии, а следовательно, образования. Начиная примерно с 1350 года открываются университеты, которым были необходимы книги. Издания становились более дешевыми, потому что распространялась бумага из измельченного тряпья. В конторах торговцев и в городском управлении работали писцы, а у них были помощники, и все они нуждались в образовании. Учителям, в свою очередь, требовались книги. Таким образом, получался замкнутый круг. Один итальянский предприниматель, Франческо ди Марко Датини из Прато, оставил после своей смерти в 1410 году 140 тысяч писем. Люди, особенно итальянцы, жившие в богатых торговых городах-государствах, уже тогда знали, что происходит своеобразное брожение умов. Ренессанс – один из немногих исторических периодов, который по максимуму реализовал себя без оглядки на прошлое.

Николай Кузанский, мультикультурный человек эпохи Возрождения из Германии, играл в этом процессе важную роль, причем не только в философии. В 1429 году он привез в Рим рукописи, содержавшие 12 пьес римского комедиографа Плавта, которые после публикации (13 изданий до 1500 года) оказали определенное влияние на европейскую комедию. Николас Юдолл, автор первой английской комедии «Ральф Ройстер Дойстер» (Ralph Roister Doister, 1552), многим обязан комедии Плавта «Хвастливый воин» и Николаю Кузанскому, заново ее открывшему. То же самое касается Шекспира («Укрощение строптивой»), Мольера («Скупой») и многих других, даже современного французского драматурга Жана Жироду, который в своем «Амфитрионе-38» (1929) возвращается к теме «Амфитриона» Плавта.

Люди стали больше писать и читать на своем родном языке. В Германии в начале XV века, во времена юности Гутенберга, массово записывали на родном языке то, что раньше передавалось в устной форме: инструкции, стихи, истории и легенды. Скрипторий – подобный тому, которым владел Дибольд Лаубер в Агно, расположенном в 25 километрах к северу от резиденции Гутенберга в предместье Страсбурга, – был неплохим бизнесом. Там работали писцы, иллюстраторы и переплетчики, изготавливающие книги на заказ для дворян и накапливавшие готовую продукцию. Богатые люди приобретали библиотеки (в то время еще не было публичных библиотек – первая из них открылась во Флоренции в 1441 году).