Москвест - Андрей Жвалевский

Опустив голову, чтоб никто не обратил на нее внимания, Маша бочком пробралась к Спасским воротам и просочилась внутрь. На Соборной площади толчея была ничуть не меньше, чем у стен крепости. Ее заполонили обозы с продуктами, на многих подводах сидели женщины с малолетними детьми.

Во всю эту толчею внезапно врезался конный отряд.

— Ой, ироды идут, спаси нас, светлый князюшка! — заголосила стоявшая рядом старушка, прямо Маше в ухо.

И тут же поднялся такой вой и стон, что конный отряд вынужден был остановиться.

— Не будет никаких иродов, — поморщился высокий статный брюнет.

«Красавчик!» — презрительно подумала Маша, потом вспомнила, что говорила Клаша про князя, и поняла, что это он и есть.

Брюнет тем временем быстро толкнул эмоциональную речь о том, что город не взять врагам, что войско у нас ого-го, а враги далеко, и войско уходит, чтоб собрать подкрепление, а потом всем вместе навалиться и избавить матушку Русь от татар на веки вечные. Часть народа слушала с воодушевлением, часть была настроена скептически. И после слов: «Возвращайтесь по домам и можете спать спокойно!» некоторые подводы заскрипели на выезд, а в других люди стали укладываться спать.

— Может оно и спокойно, но тут как-то поспокойнее, — бормотал мужичонка, пристраиваясь на подводе, доверху наполненной мешками. — Я лучше пару ночей на мешках посплю, чем больше проснуться не придется…

Маша бродила по площади, высматривая Мишку, спотыкаясь о тюки, вздрагивая от детского плача. Оставаться спать тут, на площади, ей очень не хотелось, и, когда солнце начало садиться, Маша побежала из крепости к дому Клаши.

Она примчалась в Клашин дом в полуобморочном состоянии. Что делать? Как найти Мишу? Что с ним случилось? Почему он ее не ищет? О том, чтоб пытаться дальше переноситься во времени, не могло быть и речи, не кидать же его тут!

Сначала Маша ударилась в панику и даже расплакалась. Клаша тут же полезла выяснять, что случилось, а узнав, что Машин брат пропал, всплеснула руками.

— Да что ж ты плачешь! На все воля божья, найдется твой брат. А куда он пошел-то?

— Не знаю, ничего не знаю, — проревела Маша. — Мы поссорились. А там, в Кремле, такое творится! — И Маша в двух словах описала все, что видела на улицах.

— Плохо! — сурово сказала Клаша. — Пошли. Надо дядьке рассказать.

* * *

Смыться из дружины князя Мишке не удалось и назавтра. Остей заставлял своих людей сто раз на дню проверять подпругу и оружие, устраивал непрерывные тренировки — даже Мишку в покое не оставлял, велел махать мечом.

Правда, толку от этих упражнений было мало. Остей только ругался и даже пару раз отвесил нерадивому «небараке» увесистый подзатыльник.

Мишка даже не обиделся — сам понимал, что его руки под меч не заточены. Он не надувался, как сделал бы в любом другом случае, не уходил прочь с оскорбленным видом. Вместо этого снова и снова поднимал выбитый ловкой княжеской рукой клинок, сжимал зубы и становился в оборонительную позицию.

Почему так? Сам себе удивлялся. Может быть, увесистая надежность настоящего боевого меча так действовала. А может, вынужденная «немота» помогала. Молча, с реальным оружием в руке, Мишка вдруг почувствовал себя воином. И даже немного героем.

Правда, Остей этой его уверенности не разделял. В очередной раз пробив неумелый блок новобранца, князь разразился длинной и яростной речью на совсем непонятном Мишке наречии. Потом бросил пару слов Носу, торчавшему неподалеку, и сердито отправился к остальным дружинникам.

Больше всего Мишку удивил как раз непонятный спич. Нос правильно истолковал недоумение на лице новобранца и пояснил:

— Это он на своёй мове, на жмудинской. Сперва Аляксей Дмитриевич лаялся… про всякое. А потом сказал: «Добрый хлопец… упартый… будзе толк».

Мишка вдруг понял, что от княжеской похвалы защипало в глазах. Он торопливо насупился и принялся усердно вращать мечом. Однако Нос, кажется, углядел гордое выражение на лице Мишки и усмехнулся:

— Ну поглядим, какой там толк будзе… А это поклади пока. Рано тебе… — Он ловко отнял клинок и вручил вместо него предмет, который после тяжелого боевого меча казался несерьезным. — То нож подсадочный, — пояснил наставник.

Мишка недоверчиво взмахнул оружием, причем Носу пришлось отшатнуться, чтобы не лишиться уса, а может, и чего посущественнее.

— Не руби! — приказал он. — Он для другого…

* * *

Следующие несколько дней прошли в сплошном угаре. Все, что было возможно, заколачивалось, паковалось и пряталось. Было видно, что местные жители привычные к нашествиям и умеют их переживать.

— Ой, хоть бы дом не спалили. Хороший дом, жалко, — причитала Клаша.

А тетка учила, как прятать вещи.

— Если придут в дом, увидят, что ничего нет, будут искать, куда спрятали, все перероют, найдут подпол. А если сразу найдут что-то ценное, то возьмут, и может, даже дом не пожгут. Главное не злить их, не запирать ничего. Пришел, все что хочешь взял — и пошел себе. А если заставить дверь ломать, то они осерчать могут…

Вечером Маша с трудом отпросилась у новых хозяев и снова кинулась искать Мишку. Войско ушло. На Соборной площади народу стало еще в разы больше, теперь весь Кремль был забит людьми.

На мосту стражник орал на тетку, чтоб не тащила в крепость корову. Тетка голосила во всю мочь, что это кормилица, и детки малые, а сидеть в крепости долго, ибо врагов идет сила огромная…

— Аа-аа-аа! — взревело все вокруг. — Ой, на кого ж нас бросили-и-и…

— Что ж ты, дура, панику разводишь, а! — гаркнул стражник. — Чтоб ты сдохла со своей коровой!

Тетка немедленно закрестилась, закрестила корову и под шумок протолкнула ее через городские ворота. Стражник только плюнул ей вслед.

Маша вернулась к дому еле живая и совсем упавшая духом. Найти Мишку в такой панике и толчее было невозможно.

Сердобольная Клаша, увидев безжизненное лицо подруги, бросила все дела, засуетилась:

— Ох ты, господи… Что случилось-то?

У Маши сил не оставалось даже на то, чтобы отмахнуться. Она вывалила на Клашу почти правду: мол, они с братом прибыли издалека, расстались на Соборной, а потом не встретились, а вернуться им надо обязательно вместе, и вообще Мишка такой неприспособленный, он пропадет… К концу она так запуталась в своей «почти правде», что дошла до домика Прасковьи, в котором их с Мишкой всегда ждут: