Москвест - Андрей Жвалевский

Вообще чувствовалось, что воины в отличном настроении, бодрые и явно ждущие какой-то приятной вести. Мишка подошел поближе и прислушался. До него долетали обрывки фраз:

— …пусть сунется…

— …Ольгерда спровадили, а уж татарву-то…

— Ох, ужо встретим дорогого гостя!

Последняя фраза была сказана с такой издевательской интонацией, что засмеялись все, даже Мишка. Его понемногу начало заражать общее приподнятое настроение, он даже разулыбался. Один из воинов — редкий среди конных пеший в сияющей на солнце кольчуге — спросил у Мишки:

— Здорово, малец. Ты не здешний, што ль?

— Ага, — кивнул Мишка.

— Откель?

В голове всплыло, как они с Машей недавно выдавали себя за литовцев. «В прошлый раз прокатило», — подумал Мишка и ответил:

— Из Литвы.

— О! — обрадовался пеший. — Литвины — добрые воины! Князь Остей — тоже из ваших, славный ратник. Пойдем отведу к земляку! Я как раз к нему.

Перспектива пообщаться с настоящим литовцем и выдать свой обман Мишке не улыбалась. Но он не успел придумать подходящую причину, чтобы отказаться, — воин уже тянул его куда-то.

Князь Остей оказался очень молодым, но суровым. И каким-то… особенным, что ли. Даже лицо у него было не круглое, с кустистой бородой, как у прочих воинов, которых довелось видеть тут Мишке, — а вытянутое, да и борода прямая, явно ухоженная.

— Поклон тебе, князь! — весело крикнул воин в блестящей кольчуге, крепко сжимая локоть Мишки. — Вот, земляка тебе привел!

— Поклон княжьей дружине! — в тон ему ответил Остей.

Мишка был готов провалиться от стыда сквозь землю. Конечно, вранье безобидное… но все равно противно. Как будто попался на мелком воровстве. Вот сейчас заговорит этот Остей на своем литовском — и что ему отвечать?

Но князь, окинув его каким-то вдруг посветлевшим взглядом и коротко улыбнувшись, произнес на очень странном русском:

— Прывита́нне, хлапе́ц! Адку́ль сам?

Мишка ответить не успел, только удивился (он литовский язык как-то по-другому себе представлял), как дружинник вдруг посерьезнел:

— Князь, потом с земелей побалакаешь. Дмитрий Иванович тебя зовет!

Лицо Остея сразу изменилось. Теперь он стал похож на небольшую, но очень опасную охотничью птицу — Мишка видел таких по «Discovery Channel».

— Сейчас буду, — коротко ответил он и снова обратился к Мишке, уже по-деловому: — Што, хлапе́ц, бу́дзеш мне служыць? Мне ве́рныя людзи патрэбныя!

И тут Мишка совершил поступок, за который потом много раз себя то корил, то хвалил — не удержался и кивнул.

* * *

Через пару часов Маша начала искренне надеяться, что такого количества свеклы не увидит больше никогда в жизни. В огромный количествах она закатывалась в бочки, а потом эти бочки таскали в погреб.

— Зачем столько? — изумилась Маша.

— Дык семья-то большая, — рассказала ей новая знакомая, которая представилась Клашей. — Дядька и тетка, у них своих детей шестеро, да мы с братом приемыши, да уж внуков у них трое, и еще двое на подходе. На зиму хватает, а весной жрать сильно охота…

— Так вы что, свеклу весь год едите?

— Да не… Ну ты что! Дядька работает, мы ж не бедняки какие! У нас такая светлица! Ни у кого на нашей улице такой нет!

— Светлица… — Маша задумалась.

Это слово вызывало устойчивые ассоциации с «Три девицы под окном пряли поздно вечерком», но Клаша, очевидно, Пушкина не читала.

— А в светлицах прядут? — спросила Маша.

— Ну да, — изумилась такой дремучести девушка. — И вышиваем, и шьем. Да ты совсем, что ль, светлицы не видела? Ну не боись, я тебе потом покажу!

«Потом» наступило еще через пару часов, когда Маша уже ничего не соображала, вся облитая свекольным соком.

За обеденным столом не разговаривали. Быстро помолившись, накинулись на еду. Посреди стола стояла огромная миска щей — и Маша не отставала от остальных, орудуя деревянной ложкой, с краюхой хлеба вприкуску. Всего на секунду она пожалела об отсутствии соли. Кажется, Маша начала приспосабливаться к пресной еде.

Она уже приготовилась дальше работать, но Клаша настойчиво увлекла ее на сеновал.

— Что ж мы, нелюди какие, после обеда работать! — воскликнула она, глядя на удивленное Машино лицо.

Так Маша узнала, что после обеда всем полагается отдых. И большая часть народу разбрелась кто куда, чтобы завалиться спать.

С Клашей поспать не получилось, она болтала без перерыва. Зато Маша узнала, о том, что беспокоило жителей Москвы больше всего. Говорили, что злыдни татары идут на город. Давно их не было, Клаша говорит, что только бабки помнят прежние времена, когда житья от них не было, ходили, и ходили, жгли и жгли. А потом светлый князь-избавитель договорился с ихним ханом и воцарился мир и покой. («Это еще Калита, видимо, договорился», — сообразила Маша.) Литвины приходили, хотели город взять, да не смогли, три дня потоптались под Кремлем, да и пошли себе домой. Страсть как было страшно, но не взять им нашего города!

— Раньше-то крепость была деревянная, — продолжила Клаша. — А сейчас каменная, совсем неприступная. У нас пушки есть!

Пушками девушка гордилась даже больше, чем собственной светлицей. Еще Клаша рассказала, что нынешнего князя зовут Дмитрий Иоаннович, что красавец он писаный, вот прям жуть какой красавец! Волосы как смоль черные, глаза огнем горят! Маша в очередной раз готова была сгрызть себе локти, потому что никакого Дмитрия Иоанновича из истории не помнила.

Вторую половину дня девушки разбирали бочки в погребе, Клаша уверенно сортировала их: что пойдет под капусту, что под морковь, а что под репу.