Танцуя с тигром - Лили Райт

– Buena suerte con tus aventuras[100].

Анна сразу поняла двусмысленность этого пожелания.

Она швырнула на стол последнюю имевшуюся у нее визитку.

– Тепито будет хорошим приключением.

Он остановился.

– Тепито? В Мехико? Не стоит ехать туда. Там небезопасно.

– Именно поэтому я отправляюсь туда.

Он встретился с ней глазами. Какую бы игру они оба ни вели, Анна только что положила себе в копилку важное очко. Но в этот момент зазвонил его мобильный, и преимущество было упущено.

– Dígame, cariño[101].

Нежно сжимая мобильный, Сальвадор рассеянно махнул на прощание рукой и вышел из кафе. Через несколько секунд двигатель его мотоцикла взревел, закашлялся, как заядлый курильщик, и железный конь исчез за углом; потом неожиданно появился снова, описывая круг. Круг почета. А может быть, Сальвадор просто что-то забыл. Вскоре мотоцикл окончательно скрылся из вида.

Анна с грустью смотрела на опустевший столик. Внутри щемящей болью кольнуло одиночество. Ее охватила ярость. Конечно, она знала, что маска, в которой танцевали, ценилась выше маски для туристов по тем же причинам, что и английский гардероб предпочитали вешалке из IKEA. И потому же, почему старую привязанность ценили больше, чем новое увлечение, – она была редкой.

Она знала, что внутренняя сторона маски была не менее важна, чем лицо: серьезные коллекционеры искали обильную патину, следы носки аксессуара, о чем свидетельствовали грязь и пот танцора. Она могла посетовать на зловредного жука-древогрыза (насекомое, которое повреждало маски, прогрызая в них мелкие поры) и обсудить действенные методы борьбы с этим вредителем. Она могла рассуждать о влиянии африканских масок на творчество Пикассо. Или поговорить о работе Джеймса Энсора под названием «Маски против Смерти» и процитировать наблюдения автора: «Маска означает для меня свежесть цветов, роскошный декор, дикие неожиданные гримасы, очень пронзительные выражения лица и изысканное беспокойство». Она могла бы рассказать о том, что ее жизнь и была тем самым изысканным беспокойством, которое ей никак не удавалось остановить. Она могла бы рассказать ему, что отправилась в Мексику, чтобы развеять прах своей матери и помочь отцу возродиться. Да, она знала эти гребаные глаголы на испанском языке и произнесла бы их, перестань он говорить на английском хотя бы ненадолго.

Анна закурила свою сто девяносто девятую сигарету. Оглянулась по сторонам в поисках более-менее стоящих мужиков, но вокруг были одни чертовы туристы в кепках, копающиеся в своих поясных кошельках. Ну и хрен с ним. Он подумал, что она идиотка, а она и впрямь идиотка, раз позволила ему так о себе подумать.

Телефон завибрировал, и на экране появилось сообщение. Дэвид. Нам нужно поговорить. Выпьем Charley’s.

Анна бросила телефон в сумку экраном вниз. В палатке на углу владелец магазина развешивал мягкие игрушки. Барт Симпсон с выпученными глазами болтался на крючке. Вот таким она оставит Дэвида – беспомощно болтающимся на ветру.

Она махнула рукой официанту.

– Señor, otra margarita, por favor[102].

Конечно, вторая «маргарита» была ошибкой. Ошибкой, которую Анна привыкла совершать. Фирменной ошибкой. Она могла бы взять ее своим вторым именем.

– Madre María[103], наша матушка и заступница, это Соледад. У меня есть новости. Сегодня утром señor Томас послал меня в английскую библиотеку проверить объявление. Я ненавижу это место. Все американцы смотрят на тебя так, словно ты собираешься украсть у них кошелек. Объявление уже было завешено другими бумагами, так что я снова переклеила его на видное место. Прошло несколько недель, а они все еще не могут найти замену. Если бы señor лучше обращался с señorita Холли, она бы не уволилась. Ревность – вот что это было. Señora очень скучает по Холли, но она слишком горда, чтобы признать это. Вчера из Калифорнии пришла открытка, и это снова сильно огорчило госпожу. Весь день она сновала по саду, обрезала розовые кусты. Она исколола себе все пальцы и дала выход своему гневу на мне. Обидно, потому что Холли была очень милой девушкой и всегда составляла señorа компанию днем. Она надевала ту смешную корону из голубого шарфа и засушенных цветов. Она вешала ее рядом с пальто señorа и надевала перед работой. «Принцесса пожаловали», – говорила она и смеялась. Вчера я увидела, как señorа стоит в коридоре и трогает пустой крючок. Она повесила туда черный зонт, но мы все понимаем, чего ей не хватает.

Но, Virgencita, еще кое-что. Вчера я нашла в кармане штанов Хьюго медальон в форме сердечка. Там не было фотографии. Если я спрошу его об этом, он может соврать или сказать правду, и я не знаю, что из этого хуже. Мое сердце похоже на пустой медальон. Красный свет в часовне горит почти каждую ночь. Я выковыриваю гвоздем отверстие в окне, каждую ночь делаю его немного шире, убедившись, что стекло не треснуло. Поздней ночью señor работает. Что он может делать, я даже не представляю. Слышу только всплески воды и странное гудение. Однажды я увидела его идущим к своей машине с пакетом мусора, но он быстро уехал прочь. И это человек, который не поднимет за собой упавшую салфетку. Здесь происходит что-то странное. У всех рот на замке. У всех свои секреты. Возлюбленная моя Пречистая Дева, остаюсь по-прежнему верной тебе, наблюдательной рабой твоей. Даже во сне я не смыкаю глаз.

Хьюго смотрел в окно автомобиля на проплывающую мимо деревенскую местность и мечтал о своей желтой девочке. Педро, чистильщик бассейна, вел машину, попивая апельсиновую содовую, и грыз ногти так, будто не ел целую неделю. В салоне пахло кофе, который они выпили вместо завтрака, сигаретами, которыми они заменили себе обед, и красными лакричными палочками, которыми Педро закусывал сигареты. Несмотря на эти неудобства, Хьюго любил такие поездки. Они впервые работали на Рейеса, хотя уже выполнили множество подобных поручений для Томаса Мэлоуна. Хьюго нравилось, что им платили за поездку, за остановку в гостиницах, давали возможность ощутить, что они работают на богатых, прикасаются к тому, чего касаются богатые, привозят им то, чего те жаждут. Ночами во время таких поездок Педро и Хьюго безудержно пили, отпуская своих призраков, оставаясь в стороне от женщин и их суетливости. Они были курьерами, людьми напрокат, мужчинами, которые готовы ехать в Тепито.

Педро ковырял в носу. No hay remedio[104]. Этот парень безнадежен.